— Что ты делаешь?

— Мне так нравится, и раз уж ты понял, что у меня нет ни деликатности, ни стыда… — она потерлась щекой о его плечо. — Но только не шевелись. Иначе ты меня раздавишь.

— Ничего на свете не сможет тебя раздавить. — Повернувшись снова к ней лицом, он сгреб ее в объятия. — Ну а теперь ты будешь спать?

— Да. — Она уже почти спала, свернувшись в его руках, точно котенок, и теснее прижавшись к нему. — Мне сейчас так хорошо… Я чувствую себя в полной безопасности. Я ненавижу одиночество.

Но она не была в безопасности. И теперь уже никогда не будет. И он знал, что это его собственная вина. Он взял то, что ему предлагали, почти не возражая, и теперь ей грозит еще большая опасность, чем когда-либо.

Но, Боже мой! Что он мог с этим поделать? Он хотел ее с самого первого дня, как только она появилась в Дандрагоне. Но в последние недели он сотни раз укрощал свое вожделение, так почему же он не сделал это еще один раз. Он мог бы поднять ее и отнести в ее комнату, а затем запереть дверь. Она всего лишь женщина, и сил у нее не больше, чем у любой другой. Временами он забывал об этом, когда она спорила с ним, противопоставляя его доводам — свои доводы, его воле — свою волю. И теперь, лежа в его объятиях, она казалась маленькой и слабой, как ребенок.

Но она женщина, он убедился в этом только что. Да, женщина, полная желания, горящая страстью столь пылкой, какой он прежде никогда не встречал.

И он хотел обладать ею снова и снова. Возбуждение вновь охватило его при воспоминании о том, как она отзывалась на каждое его движение, каждую ласку, прикосновение, ее крики, когда он…

Он предусмотрительно постарался укротить воспоминания. Не сейчас. Пусть она отдохнет. Ведь она — девственница и…

Боже, ведь он обращался с ней, совсем забыв, что он первый мужчина. Она заслуживала лучшего отношения, чем сердитые взгляды и грубые обвиняющие слова. И что он вообще знает о девственницах? Но она сама виновата. Ей надо бы держаться от него подальше.

И снова он ее обвиняет, потому что слишком больно мучиться угрызениями совести, когда он взял то, чего страстно желал.

Возможно, еще не слишком поздно. Вполне вероятно, что она еще не зачала ребенка, и он может проявить свою рыцарскую честь и сказать ей, что он останется в Дандрагоне, и ей совсем не надо больше делить с ним постель.

Но это будет ложью, подумал он тут же с горечью. Кажется, у него совсем нет чести, когда дело касается ее. Жажда обладать ею почти сродни одержимости. Желание быть с ней владела его сердцем. Нет, здесь даже не о чем говорить, он будет обладать ее телом столько, сколько она позволит ему. Но тогда должен быть какой-то способ защитить ее. Сейчас она принадлежит ему. Она должна остаться жить, даже если он умрет. Он должен найти путь, чтобы уберечь ее от смерти.

Tea потянулась и что-то еле слышно пробормотала во сне. Может, ей что-нибудь приснилось? Он помолился, чтобы ее сны были добрыми, не такими, как его ночные кошмары, истязавшие его каждую ночь. С чувством собственника он теснее прижал ее к себе.

Она должна остаться в живых.

Вэр сердился, его брови в ярости сошлись на переносице.

Что-то его вывело из себя, решила Tea, ничуть не обеспокоившись. В такой изумительный день нужно, чтобы случилось что-нибудь посерьезнее, чем хмурый взгляд Вэра, чтобы нарушить ее чудесное настроение. Сидя на корточках, она наблюдала за тем, как он направляется к ней по лужайке. Ей нравилось наблюдать, как он двигается, как играют его гибкие сильные мышцы, эта грация была рождена великолепным физическим развитием и жизнью, проведенной в постоянных учениях и битвах.

— Ты ушла, пока я спал, — сказал Вэр. — Я проснулся, а тебя нет рядом.

— Я и так не покидала твоих покоев почти четыре дня. — Она улыбнулась ему, поливая молодое деревце шелковицы. — Деревья нуждаются в уходе. Правда, сегодня чудесное утро?

— Видимо.

— Видимо?! Небо голубое, солнце светит, и деревья растут очень хорошо, несмотря на мое небрежное к ним отношение. Должно быть, Жасмин старательно за ними ухаживает.

— Я потерял… тебя. Я волновался.

— Но для этого нет причин. Что может случиться со мной здесь, под защитой стен Дандрагона?

— Я беспокоился. Я и не говорил, что на это есть причины. Мне они не нужны.

— Как ты самонадеян.

— Я также не считал себя другим. И никогда ни в ком не нуждался. — Он некоторое время наблюдал за ней. — Не смей больше уходить, не предупредив меня.

— Я не могу находиться подле тебя неотлучно весь день. Я что же, должна каждый раз сообщать, когда собираюсь перейти из комнаты в комнату?

— Да, именно.

Она засмеялась.

— Ты ведь шутишь? — Она посерьезнела, заметив выражение его лица. — Ведь правда?

— Ты меня напугала.

— Но это же пустяк. Я не могу быть привязанной к тебе из-за твоих глупых фантазий.

Он помолчал некоторое время, а затем через силу улыбнулся.

— Конечно, ты права. Не в моем характере беспокоиться о других. Мое волнение в данном случае, несколько… преувеличено.

Она насмешливо фыркнула.

— Ты только и делаешь, что тревожишься обо всех в Дандрагоне и за его пределами.

— Но не так, как сейчас. — Он помог ей подняться. — И это не столько беспокойство, сколько страх, — прошептал он. — Ты знаешь, что происходит со мной, когда он меня охватывает?

— Ты становишься угрюмым и безрассудным.

— Нет. — Он притянул ее ближе к себе. — Я становлюсь твердым и упрямым как буйвол.

Его возбуждение было совершенно очевидно, и, поняв скрытый смысл его слов, она вспыхнула в ответ. Да, действительно, буйвол. У нее перехватило дыхание, но она постаралась, чтобы ее голос звучал легко и непринужденно.

— Тогда, значит, в эти последние четыре дня ты находился в постоянном ужасе. Хотелось бы знать, что ты делаешь, когда вокруг кипит битва. Ведь, наверное, очень неудобно, чувствовать себя как… — Она ойкнула и замолчала, его рука скользнула меж ее ног и, сдавив ее лоно, принялась ласкать. — Это же… нет! — Волна знакомого жара охватила ее. Она попыталась отстраниться: — Перестань.

— Почему? — Другой рукой он смял ее платье и в следующую минуту рванул его, обнажая плечи и грудь.

Теплые солнечные лучи ласкали ее обнаженные груди, легкий ветерок нежно касался затвердевших сосков. Она обостренно чувствовала эти ласкающие прикосновения… Что он спросил у нее?

— Нас могут увидеть из дворца.

— Мне все равно, — пробормотал он. Все же он подтолкнул ее на несколько шагов глубже в рощицу. — Так лучше?