— У консула есть два месяца на рассмотрение вашего прошения. Если через два месяца ничего не изменится, прошение отклонено.

Я могу через Роспотребнадзор воздать по заслугам нахамившему администратору ресторана, через МИД заставить иностранный сайт признать мои авторские права, через мэрию добиться от ЖЭКа повторной и бесплатной проверки труб, через суд выбить компенсацию морального ущерба из нахамившего соседа и даже получить гарантийный ремонт через Союз защиты прав потребителей, но я ничего не могу поделать против французского консульства в Москве. Потому что его действия не подвластны российским законам и часто, кажется, здравому смыслу. Система, не имеющая над собой главных, с умным видом предлагает нам делать удивительные глупости. Например, доверенность на вывоз ребенка самой себе. То есть буквально «Я, Дарья Князева, разрешаю своей дочери, Кьяре Князевой, выехать за пределы РФ в моем сопровождении на период с… до…». Нотариусы смеются и отказываются ее давать, потому что это «противоречит Конституции». Как объяснить им, что посольствам Конституция РФ не указ! Они же ведомства других стран. И отказы объяснять не обязаны. «В переписку с авторами редакция не вступает» — вот когда, через двенадцать лет трудового стажа на ниве журналистики, до меня дошел ужасный смысл этой фразы…

Россыпь годовых бизнес-шенгенов, японские-израильские-сингапурские и прочие диковинные визы на страницах паспорта не убедили французских чиновников, что я возвращаюсь на родину из самых прекрасных далёк. Не убедили их справки о доходах, выписки с банковских счетов в разных валютах и журналистская корочка. Не переубедили их также факсы, телефонные звонки и письма от несчастного Гийома. Похоже, это Рождество мы будем встречать в разных странах. Особенно обидно, что это первое Рождество для Кьяры и одно из немногих оставшихся для ее девяностолетней французской прабабушки, которая собиралась специально приехать в Париж из Эльзаса знакомиться с правнучкой.

Но крепкий ночной сон работникам консульства эта мысль вряд ли испортит. И чиновник, шлепнувший отказ, так никогда и не узнает о нашей маленькой рождественской трагедии. С появлением визового центра — посреднической инстанции между консульством и просителями виз — посмотреть в глаза человеку, который реально принимает решение о допуске в страну, не представляется возможным. Да что там, даже голос его услышать нереально — неприступная крепость на Октябрьской надежно охраняет свои секреты. Общаться с ней можно только в одностороннем порядке — закидыванием факсами. У окопавшихся там нет ни личных e-mail’ов, ни внутренних номеров, ни имен собственных… «Ваше прошение об апелляции передано в соответствующий отдел. У них на ответ есть два месяца. Если не ответят через два месяца, значит, апелляция отклонена».

Теперь я понимаю, почему кафкинский «Замок»[24]был издан посмертно.

* * *

Мне довольно быстро удалось получить заветную визу через рабочие связи. Было бы нескромно думать, что Франция не хотела отказываться от услуг моего пера, но я предпочитаю думать именно так. А вот Кьяра, живое доказательство наитеплейших отношений между нашими странами, продолжала собирать синие метки в паспорт.

Каждый раз, вскрывая конверт у окошечка визового центра, я чувствовала, как внутри отмирают целые колонии нервных клеток. Работники центра уже знали меня в лицо и горячо сочувствовали. Но сделать ничего не могли — они действительно лишь передаточное звено, осуществляющее одностороннюю коммуникацию с консульством.

В эти жуткие месяцы вся моя жизнь перешла в сослагательное наклонение: если буду в Москве, то возможно; скорее всего, да, есть вероятность, что я уеду; мне было бы интересно, но стоит вопрос с визой. Стал дергаться левый глаз, сбились месячные, локти покрылись коростой нейродермита. Я впала в апатию, но какого-то шизофренического свойства. Моментами у меня случалась бешеная активность: я чувствовала необходимость бороться, собирать новые документы, писать новые письма, куда-то бежать, с кем-то договариваться — а потом вдруг снова переключалась в режим безразличия и бездействия. Чтобы сберечь остатки жизненных сил, я держала эмоции на предохранителе: отменила все встречи с друзьями, зато записалась к эпиляторше на месяц вперед. Похоже, придется привыкать безвыездно жить на родине, и лучший способ втянуться — соблюдать маленькие бытовые ритуалы.

Друзья подбадривали: по слухам, в следующем году визы россиянам в Шенгескую зону вообще отменят. Другие друзья вдогонку говорили, что в 2012-м все равно конец света, так что нарадоваться не успеем.

* * *

Судьба наконец-то преподнесла мне на блюдечке идеальный повод для разрыва с Гийомом. Во всем будут виноваты французские бюрократы — я же останусь белой, пушистой, свободной, с дочкой, в родной стране, в девяностнометровой квартире, вместе с мамой. Но как это часто бывает, желаемое приходит именно тогда, когда его больше не желаешь. Вместо того чтобы медленно сводить отношения на нет, мы с Гийомом проводили целые вечера в бесплодных попытках проникнуть в головы консульским работникам и понять, в чем мы провинились. Мы строили планы один другого авантюрнее: получить визу через консульство другой страны, «потерять» паспорт и сделать новый, купить мальтийское гражданство, подать заявку на грин-карту США, открывающую все границы, и даже обратиться в Страсбургский суд по правам человека. Во мне проснулось ослиное упрямство: я во что бы то ни стало должна получить эту визу для Кьяры.

Путь к цели был извилист и требовал от меня последовательно отказываться от всех своих принципов. Единственной зацепкой для разгадки причины отказов было то, что в ходе проверки документов сотрудники консульства звонили Гийому и выяснили, что он Кьяре отец. «Все это выглядит слишком серьезно, — подумали, вероятно, они. — Надумают еще пожениться, а нам потом документы оформлять». Это было самым правдоподобным из наших домыслов.

И поскольку никто ничего не желал нам объяснять, мы решили, за неимением других, пойти по этому пути — установить отцовство и таким образом предоставить Гийому право решать проблемы Кьяры. Исчерпав все средства дистанционного воздействия на консульство, я поняла, что единственная возможность проникнуть внутрь — войти туда в сопровождении французского гражданина. Потому что я для его стражей была даже не мелкой сошкой — меня просто не было.

* * *

Я встретила Гийома в аэропорту без обычного энтузиазма — дежурно чмокнула в щеку и перешла к зачитыванию плана действий. У нас в запасе было всего четыре дня, отвоеванных у кадрового отдела его компании, а успеть надо было многое.

— Итак, завтра идем оформлять отцовство в загс, после обеда отдаем бумагу на срочный перевод и нотариальное заверение, получаем послезавтра, в среду с утра мчимся в консульство, подаем документы для Кьяры на «визу родственника французского гражданина» и в идеале тем же вечером получаем визу. И, опять же в идеале, в четверг уезжаем вместе с тобой. Вот, — выдохнула я. В планировании мне не было равных.