— Хорошо, только мне нужен один романтический вечер, — с той же деловой интонацией ответил Гийом.

— Только один? — строго уточнила я.

— Минимум один, — коротко сообщил он.

— Хорошо. — Я на бегу достала органайзер и крупными буквами записала на листке: «Вечер» — и нацарапала значок сердечка рядом. Среди корявых строчек, увенчанных восклицательными знаками и пометками «срочно», «очень срочно» и «в первую очередь», оно смотрелось просто издевательски.

* * *

Чтобы дойти до посольства, нам надо было преодолеть полосу препятствий из отечественных присутственных мест. Весь вечер после прилета мы тренировались в чистописании: по правилам загса каждый из родителей должен заполнить графы заявления о признании отцовства собственной рукой. И для незнакомого с кириллицей Гийома исключения делать не будут. На черновом экземпляре я заполнила нужные строки крупными печатными буквами, и Гийом старательно, как первоклассник, копировал их на листок. Сложнее всего давалась ему буква «И», которая зеркально отображает латинскую «N». Когда «и» стала напоминать саму себя в четырех случаях из пяти, я положила перед Гийомом стопку предусмотрительно размноженных формуляров. Он поднял на меня жалостный взгляд:

— Я должен их ВСЕ заполнить?

— Нет, только один. Но я почему-то уверена, что на это потребуется много попыток.

В полтретьего ночи чистовой экземпляр был готов, и мы упали спать — нам надо было набраться сил перед четырехдневным марафоном по инстанциям.

* * *

Пока сотрудница загса придирчиво изучала наше заявление, мы чувствовали себя как в бане — мокрыми, красными и голыми.

— В графе «Гражданство» надо писать не «Франция», а «гражданин Франции». Не «Москва», а «город Москва». Не надо расписывать «дом 28, квартира 32», достаточно просто «28–32», а то в бокс не влезает. Придется переписать. — И, подтолкнув очки на переносицу, она с наигранным сожалением вернула нам политый кровью и потом формуляр.

Общение с бюрократической машиной учит покорности и терпению. Я даже не удивилась — просто взяла с ее стола полстопки формуляров и кивнула ничего не понимающему Гийому на дверь.

Пока он выводил завитушки у «и кратких», путал строчки и очередность букв в словах, где больше двух слогов, перед нами прошли уже несколько пар, половина из них — смешанные. Грузины, армяне, молдаване, туркмены — ни у кого из них, очевидно, не возникало проблем с кириллицей. Я нетерпеливо нависала над Гийомом и вспоминала дореволюционный обычай учителей чистописания бить нерадивых учеников деревянной линейкой по пальцам. Наконец он победно поднял листок над головой.

— Значит, вы хотите установить отцовство? — торжественным тоном спросила дама, перечитав несколько раз листок на предмет орфографических ошибок.

Я моргнула:

— Нет, мы просто решили позаполнять этот формуляр.

Дама смерила меня тяжелым взглядом поверх оправы очков.

— Да! — спохватившись, отрапортовала я.

— Мне надо, чтобы предполагаемый отец ответил. — И она повернулась к Гийому: — Значит, вы хотите установить отцовство над ребенком этой женщины?

Гийом дважды моргнул и покосился в мою сторону в поисках помощи.

— Он же француз, по-нашему не понимает, — осторожно заметила я, уже представляя, чем это грозит.

— Нет, ну а как вы думаете, я могу установить отцовство, если он даже не понимает, о чем идет речь?! Может, вы ему чужого ребенка на шею вешаете? А потом еще на алименты подадите! Идите в нотариальную контору, приводите аккредитованного переводчика, я на себя ответственность не возьму!

В моем мозгу тут же застучали кнопками два калькулятора: один считал, во сколько обойдется пригласить переводчика ради одной фразы, а платить ведь все равно придется за час, второй — сколько драгоценного времени мы потеряем из-за этого… Вдруг в кабинете раздался твердый, почти без акцента голос Гийома:

— Я — папа Кьяры!

От неожиданности мы обе опешили.

— Ну вот, а вы говорите, по-нашему не понимает. Все он прекрасно понимает! — радостно сказала регистраторша, и мне показалось, что она вот-вот потреплет его за щечку.

В ответ я боязливо улыбнулась левой половиной рта. Вот сейчас она попытается завязать диалог, чтобы проверить, насколько хорошо он понимает, и придется все-таки идти за переводчиком… Но дама, видимо, посчитала, что свои круги ада мы на сегодня прошли, и углубилась в печатание нового свидетельства о рождении Кьяры.

Найти аккредитованного при нотариальной конторе переводчика на французский — дело непростое. Предвидя возможные осложнения, за несколько дней до приезда Гийома я обзванивала контору за конторой и везде слышала примерно следующее: «Французский?! Ой! А у нас как раз девочка-француженка заболела / ушла в декрет / уехала в отпуск / сильно загружена / забыла французский». На то, чтобы ждать милостей от природы, не было времени — завтра с готовым переводом нужно идти в консульство. Я зашла в ближайшую нотариальную контору с орущей Кьярой на руках, положила перед переводчиком свидетельство и сказала: «Здесь восемь строк. Вот образец их перевода на французский. Вот так пишутся имена. Я уже все сделала, вам остается только поставить подпись». Видимо, вид у меня был отчаявшийся, потому что девушка-переводчица загипнотизированно расписалась и отнесла нотариусу для регистрации в реестре.

В этот вечер о романтике нечего было и думать: мы рухнули спать, едва переступив порог комнаты. Завтра предстояла битва в посольстве.

* * *

Утром градусник показывал минус двадцать пять. Гийом надел горнолыжную куртку, дутые штаны и шапку с помпоном, я — бесформенный пуховик салатного цвета, боты-крокодилы и варежки. Зная нашу Рыбью безалаберность, мы несколько раз перепроверили документы; пару раз мне грозил инфаркт из-за внезапных восклицаний: «О Боже! А где письмо консулу? А где старые приглашения? Ты точно все взяла?» Папку с документами я положила в свою сумку: Гийом уже однажды потерял мое досье на визу в метро, после чего мы совершили незабываемое путешествие на конечные станции трех веток, которые фигурировали в нашем маршруте, но так ничего и не нашли в бюро находок. В общем, мы были готовы к мучениям. …Но не к полуторачасовому стоянию на обледенелой дорожке у входа в визовый отдел. Французские граждане могут приходить сюда без записи — хоть в этом плюс того, чтобы быть французским гражданином или состоять с ним в родственных отношениях, подумала я. Однако на практике это значило, что все записавшиеся проходят вперед, а в оставшееся время в святая святых допускают собственно французских граждан. Те, кто приехал на машинах, сменяли друг друга в карауле каждые пять минут; мы же, безмашинные, провожали их стеклянными от мороза глазами. Холод пробирал до костей, ни варежки, ни меховые стельки не спасали, и все двадцать пальцев сводило от боли. Бессердечный охранник пускал в коридор ожидания строго по двое, хотя места в предбаннике вполне бы хватило на всю мерзнущую очередь. «Инструкция», — с каменным лицом отвечал он на мольбы людей пустить погреться.