Екатерина видела его каждый день. Однажды она предположила, что он теряет время. «Почем вы знаете, может быть, мое сердце занято в другом месте?» – спросила она. Но Екатерина была плохой актрисой, а Салтыков хорошо знал, как вести любовные диалоги, поэтому не принял всерьез ее возражения. Позже Екатерина смогла сказать лишь: «Я не поддавалась всю весну и часть лета».

Однажды летом 1752 года, Чоглоков пригласил Екатерину, Петра и их придворных на охоту на принадлежавший ему остров на реке Нева. По прибытии все сели на лошадей и поскакали за собаками, которые начали преследовать зайцев. Салтыков подождал, пока все скроются из виду, а затем поехал рядом с Екатериной и, как она выразилась, «снова завел разговор на свою любимую тему». Теперь, даже не переходя на шепот, он описал все удовольствия тайной любви. Екатерина молчала. Он умолял хотя бы дать ему надежду. Екатерина ответила, что он может надеяться на что угодно, поскольку она не могла контролировать его мысли. Салтыков начал сравнивать себя с другими молодыми людьми при дворе и спрашивал, был ли он тем, кого она предпочитала остальным. И если не он, то кто же другой? Екатерина покачала головой и не проронила ни слова, но позже сказала: «Должна признать, что он был мне приятен». После подобного полуторачасового менуэта, который был для Салтыкова привычным делом, Екатерина заявила, что должна покинуть его, так как столь долгая беседа может вызвать подозрения. Салтыков сказал, что не уедет, пока она не уступит. «Да, да, но езжайте», – сказала она. «Значит, мы договорились. Вы дали мне слово!» – отозвался он и пришпорил коня. Она крикнула ему вслед: «Нет, нет!» «Да, да!» – закричал он и ускакал.

Вечером охотники вернулись в дом Чоглокова на острове, где был устроен ужин. Во время трапезы сильный западный ветер пригнал воды из Финского залива в дельту Невы, река поднялась, и вскоре всю низменную часть острова затопило. Салтыков воспользовался этой возможностью и повторил Екатерине, что сами небеса благоприятствуют его замыслам, поскольку буря позволила ему видеть ее более продолжительное время. «Он уже считал себя очень счастливым, – писала она позже, – а я не совсем была счастлива; тысяча опасений смущала мой ум; я думала, что могу руководить его головой и своей и направлять их, а тут поняла, что и то и другое очень трудно, а, скорее, невозможно». Это действительно оказалось невозможно. Вскоре после этого – в августе или сентября 1752 года – Сергей Салтыков достиг своей цели.

Никто не знал об их романе, однако Петр бросил как-то опрометчивое замечание: «Сергей Салтыков и моя жена обманывают Чоглокова, – сказал он фрейлине, за которой ухаживал в то время, – уверяют его, в чем хотят, а потом смеются над ним». Петр даже не попытался понять, что ему наставили рога, он лишь видел в этом шутку над глупостью Чоглокова. Гораздо важнее оказалось то, что ни императрица, ни мадам Чоглокова не знали о новых отношениях Екатерины. Тем летом в Петергофе и Ораниенбауме Екатерина каждый день каталась верхом. Не волнуясь о своем внешнем виде, она отбросила попытки обмануть императрицу и стала ездить по-мужски. Увидев ее однажды, Елизавета сказала мадам Чоглоковой, что подобная езда мешает ей зачать ребенка. Мадам Чоглокова смело ответила, что верховая езда не имеет никакого отношение к тому, что у Екатерины не было детей, поскольку они не могут появиться до тех пор, пока «сначала не произойдет кое-что», и хотя великокняжеская пара была жената уже семь лет, «ничего до сих пор не произошло». Не желая мириться с таким заявлением, в которое Елизавета до сих пор отказывалась верить, императрица обрушила свой гнев на мадам Чоглокову за то, что она до сих пор не убедила молодую пару выполнить свой долг.

Встревоженная мадам Чоглокова решила добиться во что бы то ни стало исполнения воли императрицы. Сначала старшая фрейлина посоветовалась с одним из камергеров великого князя, французом по фамилии Брессан. Он предложил найти для великого князя компаньонку, привлекательную и опытную в сексуальном отношении женщину, которая будет более низкого социального положения. Мадам Чоглокова согласилась, и Брессан подыскал молодую вдову, мадам Грут, чей покойный супруг, штутгартский художник Л. Ф. Грут, был одним из западных художников, приглашенных Елизаветой. Понадобилось время, чтобы разъяснить мадам Грут, что именно от нее требовалось, и уговорить ее. Когда учительница приняла предложение, Брессан представил ее ученику. После этого в расслабленной атмосфере с музыкой и вином настойчивая мадам Грут занялась сексуальным просвещением Петра.

Успех Петра с мадам Грут означал, что вдове удалось разрушить психологический барьер, который испытывал Петр из-за своей внешности. Если же он действительно был подвержен фимозу, то и эту проблему можно было решить по истечении времени. Есть и еще одна версия, изложенная французским дипломатом Жаном-Анри Кастером, который первым выдвинул теорию о фимозе в своей биографии Екатерины. Согласно Кастеру, если Салтыков преуспел в соблазнении Екатерины, он мог испытывать тревогу из-за угрозы быть любовником женщины, которую все считали девственницей и чей муж являлся наследником престола. Если она забеременеет, что случится с ним? Он решил защитить себя. Во время обеда, на котором присутствовали лишь мужчины, а великий князь был почетным гостем, Салтыков завел разговор, в котором описывал удовольствия секса. Петр, к тому времени напившийся, признался, что никогда не переживал подобных ощущений. После этого – как рассказывает историк, – Салтыков, Лев Нарышкин и другие, присутствовавшие на обеде, стали убеждать Петра согласиться на небольшую коррекционную хирургию. У Петра кружилась голова и заплетался язык, но он пробормотал что-то в знак согласия. Тут же привели хирурга, который и совершил на месте операцию. Когда надрез зажил, а мадам Грут закончила свои частные уроки, великий князь оказался готов стать полноценным мужем. Таким образом, теперь, если бы жена Петра вдруг забеременела, кто мог бы заподозрить в причастности к этому Сергея Салтыкова?

Как выяснилось, тревоги Салтыкова были не безосновательными. Мадам Чоглокова, выполнив приказ императрицы относительно Петра, уже обратилась к проблемам Екатерины, которая по-прежнему должна была оставаться девственницей. Мадам Грут необходимо было заняться разъяснительной работой и в отношении Екатерины. И даже если Петр мог теперь совершить физиологический акт, никто не давал гарантии, что ему удастся добиться результатов в оплодотворении. В этом деле требовалось больше уверенности, возможно, нужен был более надежный мужчина.

Понимая, какой свободой действий наградила ее императрица, однажды мадам Чоглокова отвела Екатерину в сторону и сказала: «Послушайте, я должна поговорить с вами очень серьезно». Последующий разговор привел Екатерину в ужас: