от Москвы, где ограничивала себя лишь пешими прогулками и осторожной ездой в экипаже. К тому времени, когда Екатерина вернулась в Москву, она чувствовала такую сонливость, что спала до полудня и с трудом просыпалась к обеду. 28 июня она почувствовала боль в пояснице. Вызвали повивальную бабку, которая покачала головой и предсказала еще один выкидыш. На следующую ночь это предсказание сбылось. «Я была беременна, вероятно, месяца два-три, – вспоминала Екатерина. – В течение тринадцати дней я находилась в большой опасности, потому что предполагали, что часть «места» осталась; от меня скрыли это обстоятельство; наконец, на тринадцатый день место вышло само без боли и усилий».

Почти все это время Петр не покидал своей комнаты, а слуги приносили ему не только игрушки, но и алкоголь. Эти дни великий князь часто замечал, что слуги стали его игнорировать или даже выказывать открытое неповиновение, они были пьяны, как и он. Рассерженный Петр бил их палкой или рукояткой своей шпаги, но слуги лишь уворачивались и смеялись над ним. Когда Екатерина поправилась, Петр попросил ее привести их в чувство. «Тогда я шла к ним, – вспоминала она, – и выговаривала им всю правду, напоминая об их обязанностях, и тотчас же они подчинялись, что заставляло великого князя неоднократно говорить мне, что он не знает, как я справляюсь с его людьми; что он их сечет и не может заставить себе повиноваться, а я одним словом добиваюсь от них всего, чего хочу».

Москва, самый большой город в России XVIII века, была построена, по большей части из дерева. Дворцы, особняки, дома и лачуги сооружались из брусьев и досок, иногда украшались резьбой и покрывались краской, которая придавала им сходство с камнем; окна, подъезды и фронтоны различной формы были выкрашены в яркий цвет. Тем не менее, поскольку дома строились в спешке, жить в них часто бывало неудобно, окна и двери не закрывались, лестницы качались, а иногда непрочным мог быть и весь дом.

Самой страшной бедой считался пожар. Ледяными русскими зимами и дворцы, и простые дома отапливались высокими, украшенными изразцами печами, которые обычно стояли в углу комнаты и поднимались от пола до потолка, изразцы трескались, помещение наполнялось дымом, воздух становился тяжелым, у людей болела голова и краснели глаза. Иногда искры вылетали через трещины и попадали на деревянные стены, которые загорались. Зимой, которая длилась долгие месяцы, в домах, отапливаемых примитивными печами, любая искра могла вызвать настоящий ад. Подхваченное ветром пламя с горящего дома перекидывалось на крышу соседнего, и вскоре от всей улицы оставался лишь пепел. Для москвичей вид горящего дома, вокруг которого суетились пожарные, пытаясь локализовать пожар и быстро разбирая соседние дома, являлось обычным делом. «Ни один год не изобиловал пожарами так, как 1753-й и 1754-й, – писала Екатерина. – Мне случалось неоднократно видеть из окон этих покоев Летнего дворца два, три, четыре и даже до пяти пожаров одновременно в различных местах Москвы».

Однажды ноябрьским днем 1753 года, когда Екатерина и мадам Чоглокова находились в Головинском дворе, они неожиданно услышали крики. Здание, полностью построенное из дерева, было охвачено огнем. Спасать дворец уже было поздно, Екатерина поспешила в свою комнату и увидела, что лестница в конце большого приемного зала уже полыхала. В своих покоях она обнаружила толпу солдат и слуг, которые кричали и вытаскивали мебель. Они с мадам Чоглоковой ничего уже не могли сделать. Выскочив на улицу, грязную после недавно прошедшего дождя, они увидели карету хормейстера, приехавшего принять участие в одном из концертов Петра. Женщины забрались в его экипаж. Они сидели и наблюдали за пожаром, пока жар не стал таким сильным, что карете пришлось уехать. Однако перед отъездом Екатерина стала свидетельницей невероятного зрелища: «Удивительное количество крыс и мышей, которые спускались по лестнице гуськом, не слишком даже торопясь». Наконец, приехал Чоглоков и сообщил молодой паре, что императрица велела им перебраться в ее дом. Это было «ужасное место», по словам Екатерины. «Ветер гулял там по всем направлениям, двери и окна наполовину сгнили, пол был со щелями в три-четыре пальца шириной; кроме того, насекомые там так и кишели; дети и слуги Чоглокова жили в нем в то время, когда мы туда приехали, их оттуда выпроводили и поместили нас в этом ужасном доме, почти не имевшем мебели».

На следующий день привезли их одежду и личные вещи, которые вытащили из грязи, где они лежали перед тлеющими развалинами дворца. Екатерина обрадовалась, что большая часть ее маленькой библиотеки не пострадала. Во время этого несчастья Екатерина больше всего переживала, что может лишиться своих книг – она только что закончила читать четвертый том «Словаря» Бейля, и все эти тома были ей возвращены. Самые тяжелые потери во время пожара понесла императрица. Весь ее огромный гардероб, привезенный в Москву, уничтожило пламя. Она сообщила Екатерине, что сгорело четыре тысячи платьев, но больше всего она сожалела об утрате парижской ткани, которую Екатерина получила от матери и подарила ей.

Петр также пострадал от пожара, и это поставило его в довольно неловкое положение. Покои великого князя были заставлены большими комодами. Когда их выносили из здания, некоторые полки оказались незапертыми или плохо закрытыми, поэтому распахнулись, и все содержимое вывалилось на землю. Оказалось, что в шкафах хранились бутылки с вином и ликером – это был личный винный погреб Петра.

Когда Екатерина и Петр переехали в другой дворец императрицы, мадам Чоглокова под разными предлогами осталась с детьми в своем собственном доме. Мать семерых детей, известная своей добродетелью и преданностью мужу, влюбилась в князя Петра Репнина. Ее встречи с князем были тайной, но она чувствовала необходимость кому-то открыться, а Екатерина оказалась единственным, по ее мнению, достойным доверия человеком, поэтому она показала великой княгине письма, полученные от любовника. Когда Николай Чоглоков заподозрил неладное и стал расспрашивать Екатерину, та притворилась, что ни о чем не знает.

К февралю 1754 года Екатерина забеременела в третий раз. Вскоре после этого на Пасху у Николая Чоглокова случились сильные боли в желудке. Никакие средства ему не помогали. В ту неделю Петр ездил верхом, а Екатерина оставалась дома, не желая рисковать беременностью. Она была одна у себя в комнате, когда Чоглоков послал за ней и попросил проведать его. Вытянувшись на постели, он приветствовал ее потоком жалоб на свою супругу. Он сказал, что она замешана в адюльтере с князем Репниным, который на масленицу пытался проникнуть к ним в дом, переодевшись шутом. Когда он собирался продолжить свои жалобы, в комнату вошла Мария Чоглокова. Затем в присутствии Екатерины муж продолжил упрекать жену, обвиняя ее в том,