пять даст в результате сорок пять?» Я знал, что бессмысленно пытаться продолжал читать — он всего лишь повторил бы свой вопрос еще раз. Стармех не выносил, когда другие были заняты, когда он заходил в тупик. Я стал озирать фанерную панель на противоположной переборке. Я знал на ней каждую линию до малейшей детали, каждую трубу и заклепку на подволоке, андалузскую красотку на стене, маленькую фигурку собачки с безумными стеклянными глазами, которая была нашим талисманом. На сейфе кают компании на цепочке как обычно раскачивались старомодные карманные часы Стармеха вместе с маленьким ключиком для заводки. На фотографии, изображавшей спуск на воду подлодки U-A, скопилась пыль. Занавеска над койкой второго помощника раскачивалась туда-сюда. Третье кольцо занавески, считая с левой стороны, отсутствовало.

Я мог бы нарисовать каждую деталь по памяти.

***

«Ни единого корабля, зато полно всякого дерьма», — услышал я, как Жиголо пытается сложить стихи в центральном посту.

Он был прав, говоря о грязном бревне. Его происхождение было загадкой. Кругом нас одна вода, и все-таки ежедневная приборка выявляла осадочные отложения под кокосовыми матами и настилами.

Я наблюдал, как корабельная муха прогуливается по лицу андалузской красотки, висевшей на стенке рундука. Она остановилась как раз под её левой ноздрей, затем неторопливо проследовала к персиковой шее девицы. Здесь она остановилась, изображая родинку. Время от времени она поднимала задние лапки и потирала их друг о друга.

Я соскользнул на своем сиденье пониже и развалился там, как плохо наполненный мешок муки, упираясь коленками в край стола для опоры.

Даже у мухи кончились все идеи. Пристроиться на красотке и дремать — казалось, это стало пределом её амбиций.

Пришёл дневальный, чтобы накрыть стол к ужину. Он спугнул мою муху. Жаль.

Командир был в центральном посту, бормоча что-то над картой самому себе. Он с точностью школьного учителя отложил в сторону параллельную линейку и карандаш и взобрался в боевую рубку.

Я остался в центральном посту, облокотившись на хранилище для карт и пытаясь читать. Вскоре Командир спустился по трапу вниз.

«Этот темп убивает меня», — произнес он с сердитым видом. Он три или четыре раза прошелся по центральному посту, подобно тигру в клетке, затем уселся рядом со мной и стал сосать незажженную трубку. Я опустил свою книгу, потому что почувствовал, что он хочет поговорить. В молчании мы оба уставились в пространство перед нами.

Я ждал, когда его прорвет. Он пошарил в своем кармане и выудил смятое письмо, написанное зелеными чернилами. «Вот», — сказал он, постучав пару раз по нему костяшками пальцев, «я только что перечитал его. Бог мой, они совершенно не представляют, как мы живем». Зеленые чернила, как я знал, были торговым знаком его подруги, вдовы летчика.

Командир энергично потряс головой, выпятив нижнюю губу. «Сказано достаточно», — резко произнес он с неожиданной суровостью и сделал жест рукой, как бы вытирая свою запись на воображаемой школьной доске.

Ну хорошо, подумал я, не хочешь говорить — не надо.

***

Хотя улучшение погоды позволило нам держать верхний люк открытым, кубрик старшин ужасно вонял заплесневелым хлебом, гниющими лимонами и сосисками, испарениями масла из машинного отделения, мокрыми штормовками, резиновыми сапогами, матросским потом и запущенными гениталиями.

Распахнулась дверь в переборке, и миазмы дизельных паров ворвались в отсек вместе со сменившейся машинной вахтой. Проклятия и ругательства, стук дверей рундуков. Френссен неожиданно разразился будто бы пьяной песней. Слова, как обычно, были непристойными.

«Господи, пивка бы сейчас выпить!»

«Чудненького и холодного, с доброй белой шапкой пены сверху. Выстроить с полдюжины и высосать их одну за другой. Хлюп-хлюп!»

«Заткнись, а то меня жажда начнет мучить».

«А я бы не отказался от кальвадоса или джина, вы только представьте себе это. Боже, какие фантастические напитки с джином смешивали раньше на старой «Карибии» — Белая Леди, Коллинс. Не могу вспомнить их все — но среди них нельзя было выбрать лучшее, так все были хороши».

«Я сказал, заткнись!»

Неясный звук, за которым последовал сильный удар и снова проклятия. Должно быть, один из старшин швырнул книжку. Я перевернулся и стал думать о возлияниях. Я никогда сознательно не напивался. А теперь было бы самое время попробовать, если бы мы не находились в плавучем доме для трезвенников. Ни капли алкоголя на борту, не считая полбутылки пива на нос, которые оставались после нашей выходки со свининой в капусте. Была еще бутылка бренди, но Командир держал её под замком в своем рундуке для медицинских целей.

Двигатели работали на малом ходу, чтобы экономить топливо. Они издавали отрывистые звуки. Почти можно было различить отдельные такты работы: всасывание, сжатие, рабочий ход, выпуск. Большинство времени мы шли только на одной машине. Другая отдыхала до тех пор, когда наставала её очередь быть подключенной к гребному валу и питаться драгоценным дизельным топливом из расходного танка.

Стармех беспокоился о своих машинах. Вся эта работа на малых ходах была вредной для них — и для него тоже. Агонизирующая пульсация дизелей вызывала у него боль в почках.

То, что дальше к северу другие подлодки курсировали туда-сюда таким же образом — для нас знать это было небольшим утешением.

***

Карта выглядела как плохая шутка: изогнутый лабиринт линий без какого-либо явного смысла или причины.

Носовая волна уменьшилась до слабого журчания. Плавающее дерево тянулось мимо нас со скоростью черепахи, как будто для того, чтобы подчеркнуть медлительность нашего путешествия по воде.

«Мы вполне могли бы потушить топки и бросить якорь», — сказал второй помощник, излучая глубокомыслие.

Команда была в угнетенном состоянии. Повсюду меланхолические лица, как будто бы возвратиться без победного вымпела стало бы вершиной позора, бесчестьем неискупимым.

Атмосфера в кубрике старшин стала более обидчивой. Люди стали быстрее обижаться и отвечали на обиду резче. Некоторые из них поникли, как будто бы жизнь нанесла им оскорбление, от которого им уже никогда не оправиться.

Командир не скрывал своего черного настроения. Он зарычал на рулевого за то, что тот стал «выписывать свое имя на поверхности моря», хотя сочетание малого хода и волнения делало задачу удержания лодки на курсе поистине трудной.

«Непотребная трата времени!» — ворчал Стармех.

Командир покачал головой. «Не совсем так. Простой факт, что их суда вынуждены ходить в конвоях достаточен для того, чтобы поразить британцев в больное место. Погруженные суда порой вынуждены очень долго болтаться в ожидании конвоя. Порты оборудованы для непрерывной работы, а вовсе не для неожиданных всплесков активности».

Он сделал паузу и насторожился. Из кают-компании донесся стук клавиш пишущей машинки.

«О Боже», — фыркнул он, «ну