Стармех прочистил горло. «Осмелюсь спросить, господин Командир, это — приказ?»

По крайней мере Командир снова ухмылялся.

***

Небо выглядело как свернувшееся молоко. Никакого намека на движение. Вода стала монохромной массой черноватой зелени.

Большие корабли по крайней мере могут предложить случайный всплеск цвета: марка на дымовой трубе, грузовая ватерлиния, раструбы вентиляторов. У нас же все было серым: серым, не смягченным никакими нюансами.

Мы сами превосходно гармонировали с нашим окружением. Наша кожа приобрела бледный и нездоровый оттенок серого. Даже рулевой, чьи щеки сияли как яблоки, когда мы уходили в поход, выглядел так, будто он пережил долгую болезнь. Хотя при этом он все еще находился в хорошем тонусе. «Эй вы там», — слышал я его рычание, «заткните свои пасти и дайте своим задницам шанс!»

Мы все созрели для кушетки психиатра, особенно старший помощник со своим педантичным поведением, со своим отворачиванием носа, со своей едва заметной, но такой снисходительной улыбочкой.

Стармех тоже проявлял признаки нервного напряжения. Нервное подергивание левого века, его гримасы, жевание щек и губ, бессмысленное складывание рта в трубочку и что хуже всего, его привычка жутко вздрагивать от любого, даже самого слабого звука.

Затем этот шумовой фетишизм Командира: почесывание бороды, посасывание трубки, этот булькающий свист как кипящий жир в его трубке, сопение и фырканье и неясное ворчание. Иногда он еще выдавал с булькающим звуком сильный плевок через щель в зубах.

Йоханн становился все больше и больше похож на Христа. Когда он зачесывал назад свой белокурый чуб и открывал высокий лоб, ему нужно было всего лишь опустить свои веки, чтобы выглядеть настоящим мучеником.

Изучать людей слишком близко было непорядочно. Некоторые из них выглядели абсолютно несчастными. Они напоминали газетные фотографии шахтеров, спасенных через несколько недель под землей. Нечего удивляться, учитывая что мы жили в подобии подземной галереи, сутулились и наклонялись как шахтеры и были постоянно при искусственном освещении. Мостик был нашим надшахтным зданием, боевая рубка — стволом нашей шахты. Штольни разбегались в нос и в корму от центрального поста к выработкам, где работали торпедисты. Их фонарики замещали безопасные светильники шахтеров.

Наш гардемарин беспокоил меня больше всего. Мое первое впечатление о нем было как о пронырливом школьнике. Притворный вид теперь исчез. Раз или два я видел его мрачно размышляющим в своей койке.

***

Мы узнали по радио, что подлодка Купша потопила одиночный рефрижератор водоизмещением в 9000 тонн.

«Ему чертовски повезло», — сказал по этому поводу Командир. «Такие вещи невозможно сделать без элемента везения, по крайней мере, в наше время. Это безнадежно, если только не окажешься впереди цели на её курсе. Затем ты ждешь, пока она не пересечет линию твоих торпедных аппаратов. Судно, идущее без эскорта, идет быстро. Никакого смысла пытаться преследовать с кормы — она стряхнет тебя с хвоста. Я пробовал это сделать достаточно часто, но все, чего я добивался — это бесцельная трата топлива. Мы не можем перегнать быстрое торговое судно, идущее без охранения, больше чем на пару узлов, даже на самых максимальных оборотах двигателей. Ему нужно только раз отвернуть в нужном направлении и мы навсегда упустим свой шанс».

***

СРЕДА, 33-й ДЕНЬ В МОРЕ. Мы получили доклад разведки в 08:00. «Конвой ожидается в квадрате GF, курсом на запад».

Склонившись над штурманским столом, Командир скептически проворчал: «Не идеально, но все-таки… С некоторой долей удачи нам может быть удастся сделать это». Новый курс, добавили ход. Больше никаких перемен.

«Когда пришло время, мы потопили парочку», — произнес второй помощник и тотчас же смутился, поняв, что его ремарка звучит слишком легкомысленно и нахально, чтобы соответствовать нашему раздраженному настроению.

Полдень. Я поднялся наверх вместе со старшим помощником, вахта которого как раз началась. Воздух был похожим на суп и инертным. Море отступало от рассеянного света и надело серую кожу, гладкую, если не считать случайных волн и морщин. Это был монотонный и разрушающий душу пейзаж.

Но вечером, во время вахты второго помощника, на картине появились краски. Плоские отдельные пласты облаков на горизонте начали сиять как огонь кузнечного горна. Все небо быстро окрасилось красным, покрывая море великолепием. Подводная лодка уверенно шла сквозь малиновую дымку, работая машинами. Весь корпус лодки светился, а нос стал напоминать слиток, нагретый до красного каления. Лица впередсмотрящих тоже окрасились отблесками пламени. Всю сцену можно было бы воспроизвести красным и черным: море, небо, корпус и лица под зюйдвестками.

Небо и море продолжали блистать четверть часа. Затем облака потеряли свое карминовое сияние и быстро потускнели до темного сернисто-серого цвета. Они выглядели как горы золы с едва тлеющими угольками.

Неожиданно прямо впереди нас в серой стене появился слабый проблеск. Невидимые меха пытались раздуть огонь к новой жизни, но в течение минуты сияние снова померкло. Оно тлело еще некоторое время, как горловина топки, и в конце концов совсем погасло. Солнце ушло за горизонт.

Розовый отблеск все еще сохранялся на небе, высоко над пластами облаков. Почти незаметно он стал бледнеть и покрылся полосами, и затем его заменил шафранно-желтый цвет, который медленно перешел в зеленый оттенок и затем погрузился к горизонту.

Море отражало этот ядовито-зеленый оттенок. Оно лежало как парализованное под желто-зеленой пленкой.

Командир поднялся на мостик. Он втянул носом воздух и глянул на море. «Хм», — произнес он кисло, «это конечно прелестно, но мне эта картина не нравится».

***

Второй помощник оторвал лист от календаря в кают-компании. Появилось слово ЧЕТВЕРГ.

Во время завтрака подлодка качалась так сильно, что дневальный вынужден был установить на стол ограждения. Они разделяли стол на аккуратные прямоугольники, небольшие загоны для наших чашек и тарелок.

Командир объявил, что мы направляемся в область низкого давления, которое движется на восток от Ньюфаундлендской банки — продукт коллизии теплых воздушных масс над течением Гольфстрим и холодных воздушных масс от Лабрадорского течения.

«Ветер повернул на северо-северо-восток за ночь», — сказал он. «Хотя он не останется того же направления. Я могу держать пари, не моргнув глазом, что у нас впереди будет несколько веселых часов».

Все, что мог сделать дневальный — это принести полные тарелки. Не имея свободной руки, он удерживался в проходе, растопырив локти.

Командир протиснулся в свой угол и аккуратно устроился в нем. В этот самый момент кают-компания резко качнулась с борта на борт. Мы поднялись и упали, покатившись кубарем.

«Здорово кренимся», — произнес второй механик.

«Качает», — поправил старший помощник.

Челюсть второго механика отвисла. Вдохновленный явной потребностью поучать, старпом начал свою