Они увидели, что она стоит справа от них под огромной сосной, с гордо изогнутой шеей, подняв одно нежно очерченное серебристое копытце, наполовину повернувшись, как будто замерев в полупрыжке. Потом она тоже исчезла, и в лесу не осталось ничего, кроме обычного разливающегося света зари.

Все долго молчали, стоя и глядя на сосну, с огромной зияющей дырой под корнями, где накануне продирались Люди из Темного Леса. Им были грустно и одиноко, потому что они понимали, что никогда больше не увидят такой красоты. Потом черный петух снова прокричал, и очарование было разрушено. Мария кивнула и шевельнулась.

– Ну что? – проговорила она.

– Ты победила, – сказал месье Кукарекур де Мрак. – Завтра я буду думать, что все это было только сном – но ты победила, и я сдержу свое слово.

Мария сняла жемчуг и протянула ему. – Он-то не сон, – сказала она. – И когда вы завтра придете в Лунную Усадьбу мириться со всеми нами, это тоже не будет сном. Ведь вы придете?

– Лунная Дева, – сказал месье Кукарекур де Мрак, – сдается мне, что остаток своей жизни я буду повиноваться приказаниям вашего высочества. Я буду в усадьбе завтра около пяти.

Он поклонился и ушел с черным петухом на плече, а Мария и Рольв быстро поскакали в чудесном рассвете, постепенно меняющем цвет с серого на серебристый, а с серебристого на золотой, а когда они вырвались из соснового леса, заря расцветала розовым, окрашенным по краям шафраном и аметистом, предвещающими голубизну прекрасного дня.

Рольв доставил Марию не в парк, а к калитке в стене, ведущей в сад, и тут он остановился и отряхнулся, как бы показывая ей, что здесь они должны расстаться. Он как будто говорил, что очень устал, и с него довольно таскать ее на спине. Она покорно слезла, поцеловала его и поблагодарила за все, что он для нее сделал в эту ночь. Он ласково взглянул на нее, толкнул садовую калитку и удалился по своим делам.

Мария вошла в сад, где под бело-розовыми цветущими деревьями еще спали овцы с ягнятами, на их пушистых спинах серебром сверкала утренняя роса. Она направилась к огороду. Мария поняла, что тоже очень устала и была невероятно голодна. Она брела по дорожке между грядками, и в голове у нее были только две мечты, завтрак и постель, но внезапно что-то розовое яркой полосой промелькнуло у нее перед глазами и взрастило в ней третью мечту, почти такую же сильную, как завтрак и постель… Розовые герани в окне комнаты над туннелем… сегодня они были видны лучше, чем обычно, потому что окно, до того всегда запертое, было широко распахнуто навстречу заре.

Она замерла, поглядела на них и вдруг поняла, что восхищается их красотой. Кроме того, хоть она и не любила розовый, это был один из цветов, а как сказал сэр Бенджамин, все цвета от солнца и все хороши. А розовый был цветом восхода и заката, связи между днем и ночью. Луна и солнце, оба должны любить розовый, потому что когда одна встает, а другое садится, они так часто приветствуют друг друга через разлившуюся по всему небу розовую зарю.

И тут, к изумлению Марии, пока она стояла и любовалась розовыми геранями, в окне показалась рука с лейкой, и на цветы полилась струя серебристых капель. Нельзя было ошибиться, кому принадлежит эта длинная рука в ярком рукаве. Это был Мармадькж Алли.

– Мармадьюк! – позвала Мария, – Мармадьюк!

Герани раздвинулись, и показалось розовое бородатое лицо Мармадьюка. Он кивнул ей и улыбнулся, он был восхищен, но не удивлен, что видит ее. – Молодая госпожа, – сказал он, – я вот тут подумываю о легкой трапезе прежде, чем приступить к дневным делам в усадьбе. Не окажите ли вы мне честь подняться и разделить ее со мной?

– Я тебя люблю, Мармадьюк, – сказала Мария. – Я немыслимо голодна. Но как мне подняться наверх?

– Посмотри позади бочки для воды, – ответил Мармадьюк.

Мария подбежала к большой зеленой бочке для воды, которую еще в первый день приметила в левой части туннеля, и за ней оказалась.совершенно спрятанная от чужих взоров маленькая зеленая дверца в стене, не больше той, что вела в ее собственную комнатку в башне. Она повернула ручку, открыла дверь и обнаружила перед собой крутую узенькую каменную лесенку, подходящую только кому-то очень маленькому. Она поднялась по ней и попала в комнату с розовыми геранями.

– Добро пожаловать, маленькая госпожа, в мое скромное прибежище, – произнес Мармадьюк Алли.

– Так вот ты где живешь, Мармадьюк! – воскликнула Мария, наконец-то и по этому вопросу ее любопытство было полностью удовлетворено.

– Вот здесь я и обитаю, когда не занят своими домашними трудами.

Это была страннейшая комната, длинная и узкая как туннель под ней. В одном ее конце было окно с геранями, стоящими на длинном, от стены до стены, подоконнике, у противоположной стены стояла маленькая деревянная низенькая кроватка Мармадьюка, на ней лежало покрывало в алую и белую клетку. В середине комнаты помещался маленький деревянный столик и два трехногих табурета, и все это было подходящего для карлика размера.

Стол был покрыт красно-белой клетчатой скатертью, которая прекрасно подходила к покрывалу, на ней стояло голубое блюдо, полное яблок, желтый кувшин молока, фиолетовая тарелка, на которой громоздились промасленные лепешки, две зеленых тарелки и две такие же кружки. Но Мария вскрикнула от изумления не из-за прекрасной еды или разноцветной посуды, а из-за того, что вдоль длинных северной и южной стен по всей их высоте от пола до потолка шли деревянные полки, а на полках стояли горшки с геранями.

Благодаря обилию гераней, цветастому покрывалу и скатерти, разноцветной посуде и яркой одежде самого Мармадьюка, комната так сверкала разными красками, что могла ослепить любого вошедшего, несмотря на то, что в ней было только одно окно, все загороженное путаницей розовых лепестков, отчего свет в комнате становился мягким, нежным, но очень розовым.

– О, Мармадьюк! – воскликнула Мария. – Это те герани, которые Малютка Эстелла оставила, когда убежала из дому?

– Происходят от тех самых первых растений, – сказал Мармадьюк, вежливо приглашая Марию сесть на один из деревянных табуретов.

– Так ты тоже любишь розовый цвет? – спросила Мария, усаживаясь.

– Не могу это утверждать, – сказал Мармадьюк, сам садясь напротив нее и разливая молоко в две кружки. – Но не могу утверждать и обратное. Это не подобало бы хорошему повару. Поэтому, когда двадцать лет тому назад во время того несчастного несогласия, мой хозяин повелел мне удалить из дома через дверь все те герани, от которых ему не удалось избавиться через окно, я их не выкинул, а оставил здесь. Я подумал, что когда-нибудь они могут оказаться полезны.

Марии, уплетавшей яблоко и лепешки, намазанные таким толстым слоем желтого масла, который только можно намазать на лепешку, внезапно пришла в голову идея. Она помолчала минутку, вынашивая свой план.

– Мармадьюк, – наконец произнесла она, – я думаю, что знаю, чем они могут быть полезны. Я думаю, что это просто замечательная идея.