Тем временем ловцы таскали зверя из невода.

Вода возле берега бурлила и пенилась, как кипяток на огне. Белухи — огромные звери — носились во все стороны, били широкими хвостами, налетали друг на друга, выскакивали из воды, ныряли, кувыркались, но уйти из невода не могли. Бросится белуха в одну сторону — тут берег. Повернет назад, бросится в другую — там сеть.

Стоя по пояс в воде, ловцы накидывали веревочные петли на широкие хвосты зверей, потом вдесятером, ухватившись за конец, тащили белуху на песок. Иную вытащат — она бьется, шлепает по песку хвостом, прыгает — подойти страшно. А другая лежит смирно, как неживая, только изредка вздохнет протяжно и ухнет, выпуская воздух из дыхала.

Наконец последнюю белуху вытащили на песок и сели тут же отдохнуть и покурить.

А Васька глянул на море и вдруг заметил, что рядом с опустевшим неводом плавает большая белуха. Он подошел к старшему ловцу.

— Смотри-ка, дядя Антон, — сказал он. — Вон зверь у невода ходит. А ты говорил, что белуха невода боится.

— Зверь, говоришь? — Антон из-под руки глянул на море. — И то, зверь. Эй, ребята! — обернулся он к ловцам. — Несите-ка сельдяной невод, поймаем вон того зверя. Да живо!

Ловцы побежали за неводом, а Антон еще раз поглядел на море и объяснил Ваське:

— Это того белушонка мамка. Вишь вот зверь, а детенка своего не бросает. Боится она невода — как не бояться, — а от белушонка ни-ни, ни за что не уйдет.

Ловцы принесли невод, погрузили на лодку и, взявшись за весла, стали обметывать одинокую белуху. Васька посмотрел на них и опять присел возле белушонка.

— Вот теперь и мамку твою за тебя поймают, — сказал он, — глупая твоя мамка: и тебя не уберегла и сама теперь попадется. Не то что мой папка, мой — умный знаешь какой? Вон он на катере зверя караулит. — И Васька рукой показал на море.

Там, за полкилометра от берега, покачивались на волнах две большие низкие лодки с белушьими неводами и стройный высокий катер.

Белушонок опять промолчал, открыл только рот и чуть шевельнул плавничками.

Коротким неводом ловцы быстро окружили белуху и потянули к берегу. Она далась легко, только под конец забилась и выкинулась на песок чуть не до половины. Ее за хвост повернули мордой к морю, вытянули еще немного и оставили у самой воды.

Это была очень большая белуха — больше самого здоровенного быка. Она тяжко дышала, раздувая белые бока, и тоже моргала глазами.

Васька не очень вежливо ухватил белушонка за хвост и поволок по песку к пойманной белухе.

— Пойдем, я тебя к мамке отведу, — сказал он, — хоть напоследок друг на дружку посмотрите, попрощаетесь.

Тут увидел он управляющего промыслом, вышедшего на берег.

— Петр Ильич, — крикнул Васька, — гляньте, кто попался-то!

— А ты и рад, дурачок, — сказал управляющий. — Моя бы воля, я бы их всех отпустил, и больших и маленьких. Да ничего, брат, не поделаешь. Наша должность такая. Не таскай ты его, не мучай. Давай-ка лучше зверя сочтем. — И он принялся считать белух, лежавших на берегу. Их оказалось больше сотни. Потом управляющий пристально оглядел спокойное море и чистое небо, окинул глазом горизонт и тут заметил маленькое серое облачко.

— Придется, ребята, зверя повыше поднять, — сказал он ловцам, — к вечеру как бы шторм не разыгрался. Смотрите, добычу не смыло бы.

— И то, — согласился Антон. — У меня с утра кости ломит. К погоде, не иначе. Да и чайки вон на воду не садятся… Давайте-ка, ребята, авралом.

Уставшие за день ловцы нехотя поднялись и стали оттаскивать белух подальше от берега. Звери были тяжелые, а людей на промысле и без того не хватало. Чтобы убрать до вечера всех белух, приходилось с этим делом спешить. А тут как раз дежурный на вышке дал сигнал — поднял красный флаг на короткой мачте. Это означало, что показался зверь.

Васька поглядел на море. Там белые и черные горбы то и дело поднимались из воды и пропадали снова, и даже издали было понятно, что идет большой косяк зверя.

А управляющий не на белух смотрел, а на катер. Он боялся, как бы зверя не прокараулили. Если солнце бьет в глаза, белуху в море плохо видно.

— Эх, хорош косячок, — сказал управляющий, — Семен бы только не проворонил.

Васька услышал эти слова и обиделся за отца.

— Как же, проворонит, — сказал он. — Сами не провороньте, а папка вон катер заводит.

На катере и в самом деле завели мотор. Белый дымок показался за кормой. Катер двинулся с места, сперва тихонько, потом, натянув буксиры, сразу рванулся вперед и помчался, огибая косяк и таща на буксире обе лодки. С задней два человека белыми охапками сбрасывали за корму тяжелый невод.

Почуяв недоброе, весь белуший косяк круто свернул в сторону. Но было уже поздно. Сеть зыбкой стеной встала на пути к открытому морю, и белухам невозможно было прорваться.

На берегу ловцы спешили, как могли, с уборкой, но дело все равно шло медленно. Управляющий сам то и дело брался за лямку. Тут он вспомнил, что есть на промысле старая лошадь Машка. На ней возили дрова для кухни и воду с ключа.

— Эй, Васька, — крикнул управляющий, — полно тебе с белушонком играть, давай-ка работать!

— А чего делать-то? — спросил Васька.

— Вот сейчас Машку приведут, так ты садись на нее верхом да будешь белух возить. Ясно?

— А чего же, — согласился Васька, — это можно.

Он любил ездить на Машке верхом. Лошадь была послушная, и Васька легко с ней справлялся. Его подсадили на лошадь, он взял в руки повод. Рабочие накинули лямку на хвост белухе, Машка тронула и не спеша потащила зверя.

— Эй, с дороги! — покрикивал Васька и подгонял лошадь.

А катер уже повернул к берегу. За ним длинной цепочкой лежали на воде поплавки. И ни одна белуха не могла пройти под ними. Если бы огромный зверь ударил с ходу, он пробил бы невод, как паутину. Но белухи подплывали поближе к сетке и, увидев белые ровные клетки, так пугались, что, разом повернув, торопились уйти подальше от страшного невода.