Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Виолетт мучается тем, что выглядит слишком нарядной в светло-зеленом шифоновом платье, и раздражена, что пошла на этот спор. Красный и черный, кстати, не идут Манон.
Мадам Токе теребит носовой платок, и ей трудно сконцентрироваться на белом прямоугольнике сцены. Значит, Марсель. Она чувствует себя не совсем комфортно в новом костюме.
Зал взрывается аплодисментами. Но дамы не в восторге, в то время как сопровождающий их господин, ко всеобщему удивлению, находит что постановка была превосходной.
Токе уехал на выходные, но Роз видит, что в квартире до поздней ночи горит свет. Это может быть защита от воров. Она пригласила на ужин девять человек. Взяла стулья у соседей и всю субботу готовила, была в отличной форме вплоть до воскресного утра, когда, вся светящаяся, встречала гостей. А он ничего, тот, с рукой, то есть без руки. На это всегда будешь обращать внимание, это неизбежно. Он не родился таким. Без кисти. Это видно, и где-то в глубине души больно смотреть на недостающее продолжение предплечья. Он, должно быть, так устал рассказывать о случившемся, и Роз попросила друзей ни о чем его не спрашивать. Может, он даже считает, что это странно, поскольку он наверняка к этому привык. Роз рассказывает, что все люди знают друг друга если не напрямую, то через кого-то. И компания активно обсуждает, так ли это, и пробует опровергнуть теорию. Но такие вещи не надо проверять. Роз просто нравится сама мысль, ведь это сближает людей. Ее мама приняла к сведению, что скоро познакомится с будущим зятем, который якобы является отцом Лулу, и сидит со своей внучкой в первый раз с субботы на воскресенье, оснащенная детским пюре и нацеженным грудным молоком своей дочери. Странное чувство! Роз чувствует облегчение, какого давно не чувствовала, и ни разу за вечер она не занавешивает окно.
Жан, коллега из клиники, два дня заменял Эрика, но это, по правде говоря, было не совсем удобно мадам. Скучный тип!
У детей все хорошо, Сабатин привезла им только шоколад. Ой, я забыла рокфор, прости, Франсуа.
Я все равно по тебе скучала, — Роз расстегивает верхнюю пуговицу его рубашки.
Манон очень молчалива, но у него так много работы в связи с конференцией в Марселе, что Зефир этого не замечает.
Все опять идет своим чередом.
Зефир возвращается с работы, и уже по запаху в коридоре знает, что Манон дома. Она в душе. С чего это? На комоде лежат два билета в Венецию. Она выходит на кухню в кимоно. У тебя был хороший день?
Замечательный.
Молчание.
Что делают на комоде эти два билета?
Ждут, когда ими воспользуются.
В смысле?
В прямом. Честно говоря, мне кажется, пришел наш черед.
Что она имеет в виду? Может, было бы целесообразно сначала спросить, могу ли я.
С каких это пор ты стал целесообразным?
Ну, ты знаешь, с новой работой это не так просто…
Послушай, я так устала быть записью в ежедневнике, которую постоянно переносят. И брак, кстати, — это не то, чем все время пренебрегают.
Я делаю, что могу, Манон. Он в напряжении. Обычно она не такая.
Мы летим в пятницу. В пятницу вечером.
Надолго?
До вечера вторника.
Я не знаю, смогу ли я.
Послушай, у всех людей есть отпуск.
Ты права. Он берет себя в руки. Я позвоню секретарю. Он направляется к телефону рядом с диваном.
Сейчас?
Он смотрит на часы. Время — почти половина десятого. Я думаю, кстати, что она еще там. Много работы.
Манон бросает взгляд на мужа.
Он звонит мадам Флёри. Мадам Флёри… извините, что я так поздно звоню. Да, я знаю. Нет, не поэтому. Я звоню, чтобы сказать, что не приду на работу в воскресенье, понедельник и во вторник. Да. Нам надо найти замену. Но, мадам, даже врачам в престижных госпиталях нужен отпуск. До свидания. Нет необходимости говорить заключительную вежливую фразу. Дама на другом конце провода уже бросила трубку. Капля пота течет по его спине. Он удостоверился, что Манон слышала разговор.
Но ты же ничего не съела, Сабатин. Обычно ты всегда с удовольствием ешь мой буйабес.
Да, Франсуа, но я…
Послушай, ты случайно не беременна?
Он уже спрашивал. И она уже хочет спросить его, как это могло получится. Но этого она ему не говорит.
В последнее время ты ничего не ела, и, честно говоря, ты какая-то рассеянная. Что-то не так?
Нет, Франсуа, я не беременна. По крайней мере, насколько я знаю.
Что тогда?
Ничего.
Что-то не так.
Уже все.
Что все?
Да нет, я имею в виду, что у меня были кое-какие проблемы с «Publicis».[22]
Ты об этом не рассказывала.
Я не хотела взваливать на тебя свои проблемы. К тому же все уладилось.
Что за проблемы? Сабатин уже выдала одну ложь и с таким же успехом может продолжить. Если сможет. Но для того чтобы быть хорошим лжецом, нужны четыре вещи. Хладнокровие. Хорошая фантазия. Память — даже больше, чем фантазия. И способность недоигрывать. Единственный талант, которым обладает Сабатин, — это фантазия.
Нет, это действительно не важно.
Как хочешь. Франсуа идет к себе в мастерскую. И закрывает дверь. Обычно после ужина он так не делает. А если и делает, то никогда не закрывает дверь. Только днем, когда дети мешают.
Она наливает себе что-то крепкое. Может быть, пастис, коньяк или Marc de Bourgogne. Она не знает, что она пьет. Она лишь чувствует эффект и выпивает еще. Сабатин солгала Франсуа. И это не в первый раз. Ее тянет к себе, тянет к нему, она хочет, чтобы он поднял ее руку над ее головой, ее влечет к тому, что она называет «он». Беспокойство — как кость поперек горла. В ней сидит большой крик. Она хочет выпустить его. В метро. В пустынном месте, рядом с Сеной. В общественном туалете. Она встает под душ. Беззвучно рыдает. Садится. Сидит в позе плода под водой, которая течет, которая продолжает течь. Ее мир рухнул. Она лжет, она изменила. Она забывает про свою работу. Она не слышит, что говорят ее дети. Она не может больше нигде находиться, кроме как под душем. Быть бы ей католичкой. Тогда бы она смогла исповедаться. И получить отпущение грехов. Или это так же неправдиво и фальшиво, как Сакре-Кёр?
Франсуа заходит в ванную. Сабатин? Что с тобой? Я могу тебе как-нибудь помочь?
Он единственный мужчина, которого она любила. Может, любить можно только один раз? И мучение, боль, горе состоят в том, что она влюблена. В другого. Нет, ты милый, Франсуа. Я. Просто. Я просто. Устала.