Во взгляде Малики — холодное пренебрежение. Впрочем, я не удивляюсь.

— Извини, — наклоняюсь я к ней. — Я знаю, что похожа на свинью, и мне очень неприятно в этом признаваться. Помоги, если можешь, сестрица!

— Вот так уже лучше, — смягчается она. — Не отталкивай мою руку помощи. И помни, я никогда не протягиваю ее дважды.

Через двор бежит Самира, она направляется к машине отца. Девушка тоже как-то скверно выглядит: в отличие от меня, она сильно осунулась, лицо у нее бледное, волосы растрепаны.

— Эй, Самира, что с тобой? — кричу я ей вслед, но она даже не оборачивается.

— Проблемы у нее, — бубнит мне на ухо Малика. — День защиты диплома — день ее приговора. И никто не может ей помочь. Или не хочет… Мне бы очень хотелось как-то повлиять, но я только ее сестра, женщина. Я мало что могу… — С каменным лицом Малика вглядывается куда-то вдаль. — Впрочем, еще посмотрим, — произносит она загадочно.

— Опять этот старик? — удивляюсь я. — Я-то думала, что дело заглохло.

— Здесь никогда ни о чем не забывают. Арабы — народ с самой долгой памятью. — Она сжимает губы. — Мне больно признаваться в этом, но я и сама такая. Если уж что решила — по трупам иду, а цели достигаю. Если ненавижу кого-то — желаю ему самого худшего. Если кто-то станет на моем пути — никогда ему этого не прощу. Если кто-то из друзей начинает создавать мне проблемы — этого человека я из своей жизни вычеркиваю. — Она смеется, как будто это смешно. — В лучшем случае вычеркиваю, — добавляет Малика напоследок.

Я слушаю ее и начинаю бояться. Принцип «око за око, зуб за зуб» у нас в Европе давно вышел из моды, но уже по некоторым действиям Ахмеда можно судить, что для арабов это до сих пор основной постулат правосудия. А теперь вот и Малика туда же — прогрессивная, эмансипированная женщина! Видимо, здесь царят иные правила; арабская ментальность в корне отличается от нашего, европейского, мировоззрения. Я ощущаю, как где-то в голове у меня зажигается предостерегающая красная лампочка. Мне нужно тщательнее следить за своим поведением, быть осторожнее, дабы никого не обидеть, ведь за эту обиду я рискую поплатиться головой. Я нервно глотаю слюну.

Самира, еще бледнее, чем минутой раньше, вбегает в дом. Похоже, она плачет. Мы с ней не разговаривали наедине с того памятного дня, когда она согласилась посидеть с Марысей, пока мы с Ахмедом ужинали в ресторане и обсуждали планы на будущее. Кажется, с тех пор прошла целая вечность!

Я захожу в дом и стучу в дверь ее спальни. Из-за двери слышны рыдания.

— Самирка, открой, — уговариваю я, но ответа нет.

— Дот, поехали. — Ахмед, проходя мимо, хватает меня за руку и ведет за собой во двор. — Марыся, давай-ка в машину. — Он усаживает нашу доченьку в детское автокресло, прикрепленное к заднему сиденью нашего нового «ниссана». Я сажусь впереди, рядом с мужем.

— Что стряслось с Самирой? — спрашиваю я, когда мы трогаемся.

— Да ведь девчонки наверняка тебе уже обо всем рассказали, — говорит он, выруливая со двора.

— Но неужели это неизбежно? Неужели ей действительно придется выйти за старика, которого она не любит?

— Это в планах отца.

— Ты шутишь! — возмущаюсь я. — И никто ничего не может сделать?

— Не думаю, что кто-то ей поможет. Традиция есть традиция.

— А ты?! — Похоже, он умывает руки, и меня это бесит. — Ты же любишь ее, это твоя младшая сестра!

— Успокойся. Никто не пойдет против воли отца. Никто не хочет впасть к нему в немилость.

— Но почему? Ведь у каждого из вас уже давно своя жизнь! Что он вам сделает? Ты тоже мужчина, ты его единственный сын, с тобой-то он должен считаться!

— Я с ним не разговариваю.

— Давно ли? И почему? Что случилось?

— С того дня, когда я проверил свои банковские счета.

— А ты пытался его об этом расспросить? Как он это объясняет?

— Он не находит нужным что-либо объяснять. — Ахмед стискивает зубы и бледнеет.

— Он у вас что, царь и бог?! Поверить не могу! Он действительно так ничего и не сказал?

— Нет, почему же, сказал. Поставил меня перед фактом. Но ничего не объяснял, не оправдывался.

— Ну и куда же он дел деньги? — спрашиваю я, умирая от любопытства. — Ты говорил, что сумма была немалая.

— Они были ему нужны.

— Нужны? На что?

— Нужны и все. — Ахмед поджимает губы, и наступает неприятная пауза. — На новую жену, — наконец шепчет он. — На свадьбу с девкой возраста Мириам! С ровесницей его дочери! — Я слышу, как скрежещут его зубы.

— Э-э… — Ничего больше у меня не получается из себя выдавить.

— Получается, это я оплатил отцу его прихоть.

Мы оба умолкаем.

— Если уж отец заупрямится, то никто не сможет его переубедить, — снова начинает говорить Ахмед, и в голосе его слышна злость. — Так называемый жених Самиры — его старый знакомый. Очевидно, такой же любитель выпивки и шлюх, как и мой отец, этим-то он ему и близок. А на нас папочке нашему плевать! Умную, образованную девчонку — родную дочь! — он собирается выдать за старого хрена! Может, он проиграл ее в карты или об заклад побился… уж не знаю, но мне и самому не хочется верить, что отец делает это осмысленно. Ведь Самира была его любимицей! Самая младшенькая, дороже всех… — с грустью шепчет он. — Он благоволил ей даже больше, чем мне, сыну!

— Тогда как же такое могло случиться?

— Все течет, все меняется. Теперь у него новая жена и новые дети — еще младше. Их-то он теперь и любит. А я их ненавижу! — Ахмед бросает на меня мимолетный взгляд, и выражение его глаз пугает меня: я боюсь того, чтó в них замечаю.

— Недавно мать пыталась отговорить его от этой затеи с браком Самиры, — говорит он, снова сжав зубы. — На ее спину после этого разговора было страшно смотреть. К тому же он опять угрожал ей.

— Чем?

— Женщины не имеют права жить отдельно от мужчин, как живут мама и Хадиджа. Это запрещено законом и традицией. Полиция нравов может в любой момент вмешаться и потребовать, чтобы мы назначили им опекуна мужского пола. Если таким опекуном будет назначен наш миленький папочка, у него появится возможность переехать в мамин дом, причем со своей новой семейкой. Вот славно-то будет!

Кажется, я вообще ничего не понимаю. Какой-то бардак. Мало того что этот сукин сын бросает жену, так после этого он может не только шантажировать ее, но и вообще делать с ней все, что ему вздумается… Неужели у женщины нет права жить одной в собственном доме?!

Радует, конечно, что хоть кто-то стал на защиту бедной Самиры. Но что это дало? Ничего. И что может сделать сама Самира?! Да уж, не хотелось бы мне оказаться на ее месте.

Пляж действительно прекрасен: чистые бирюзовые воды до самого горизонта, крупнозернистый песок, усыпанный мелкими цветными ракушками, а кое-где в углублениях, полных водорослей, можно найти и большие ракушки, в которых шумит море.