Пол решил, что переговорить маму мистера Тэннера точно не в его силах, поэтому не стоит и стараться. — А что вы мне хотели сказать? — спросил он. Она фыркнула:

— На самом деле тебе совсем не хочется это знать. А кроме того, я гадкая — с чего это я буду тебе говорить?

Пол нахмурился, а потом вспомнил Великое Волшебное Слово, которому его научила мама.

— Пожалуйста, — попросил он.

— Вот так-то лучше, — откликнулась гоблинша. — Ладно, слушай. Закрой глаза. Откроешь, только когда я скажу. Но смотри, не раньше. Идет?

В разумности этого Пол весьма и весьма сомневался, но сделал, как велено. Секунд через десять гоблинша велела:

— Открывай!

И он послушался.

Он смотрел прямо в предмет, который принял сперва за старомодное стеклянное пресс-папье — круглое, с ничем непримечательной пластмассовой водорослью внутри или чем-то еще, столь же интересным. А потом этот странный предмет начал испускать мучительно яркое сияние. Но не успел Пол отвернуться, как услышал голос гоблинши:

— Нет-нет, а вот этого не делай. Если отведешь глаза, ничего не получится.

Он прищурился и попытался не обращать внимание на полномасштабную мигрень, которая набирала обороты в правом виске. И как раз в тот момент, когда Пол счел, что с него хватит, свет внезапно погас, и в центре стеклянного шара в окруженки того, что походило на снежный день в Саскачеване, он увидел, как на зеленом фоне движутся крохотные пятнышки.

— Чертовы помехи, — извиняющимся тоном сказала гоблинша. — Лично я виню во всем спутниковое телевидение. От него все идет псу под хвост, особенно когда ты посреди Провидения, а получаешь вдруг повторный показ "В автобусах"[20].

— Это хрустальный шар, — произнес Пол.

— Ну да, а я смарф. Это настоящий камень провидцев, невежественная ты бородавка. А теперь смотри внимательно, я не могу это весь день удерживать.

И Пол посмотрел. И чем больше он всматривался, тем больше и яснее становилась картинка. Он видел шоссе, а рядом — стиснутый двумя подъездными дорожками лужок клочковатой травы, а на нем — старый автобус, раскрашенный полосами розового, канареечно-желтого и ржаво-красного. Внутри автобуса — обычные убожество и запустение (а он-то всегда считал, что только он способен создать такое в замкнутом пространстве), в самом центре убожества — древний поблекший синий матрас, на матрасе — два розовых человека без одежды, одного из которых он узнал. Он закрыл глаза.

— Насмотрелся? — спросила гоблинша.

— Да, — ответил Пол.

Некоторое время после ухода гоблинши Пол сидел неподвижно, глядя на фотографию оставшегося безымянным участка австралийской пустыни (вид сверху). Он не чувствовал ни печали, ни гнева, не ощущал потребности покончить жизнь самоубийством. Если он что-то и испытывал, так это как будто кто-то взял его, как чайник, и все, что было Полом Карпентером, вылил через ухо, оставив его совершенно опустошенным. Когда ощущение наконец удалось облечь в слова, он сказал самому себе: "А и ладно".

Что до него, он весь день так может просидеть. Какая разница? Если не здесь, так дома, в своей треклятой комнатенке, сидеть и смотреть в стену. А в таком случае — какая разница, где смотреть в стену? Это так же важно, как цвет носков, которые наденешь в день своей казни. Какая разница, смотреть ли на фотографии песка или на четыре бетонные стены, оклеенные бежевым ковролином? Где ты, когда ты, что ты делаешь — не имеет ровным счетом никакого значения, если в тебе не осталось ничего, кроме дыры в том месте, где когда-то была твоя жизнь.

Впрочем, и это не имеет значения: он с самого начала знал, что рано или поздно случится неизбежное. Даже сэру Клайву Синклеру[21]в расцвете сил ни за что бы не придумать чего-то с меньшими шансами на успех, чем крохотная надежда, на которой Пол построил свою жизнь с того самого момента, когда сидел в коридоре за дверью конференц-зала перед интервью и смотрел на худую девушку. Отсюда, надо полагать, отсутствие каких-либо реальных чувств. Гром не ударил с ясного синего неба. Это как если бы тебе сказали, что Санта Клауса не существует, когда тебе уже пятьдесят пять и ты возглавляешь исследовательскую лабораторию физики элементарных частиц в МТИ[22]— да печально, да вызывает депрессию, но в сущности, ничего неожиданного.

"А и ладно", — подумал он и к этому сводился весь его вклад.

Так его и застал, придя через неопределенное время, мистер Тэннер.

— Как успехи? — спросил мистер Тэннер. Пол поднял взгляд.

— Извините, — сказал он. Мистер Тэннер нахмурился:

— Вы закончили с папкой, которую я вам дал?

— Нет.

— Проблемы?

Пол покачал головой.

— Это моя вина, — сказал он. — Я отвлекся.

Он ожидал гнева или хотя бы еще одну дозу фирменной неприязни мистера Тэннера, но вместо этого услышал:

— Маменька приходила вас донимать, так ведь?

— Она действительно заглянула, — ответил Пол.

— Ну, просто постарайтесь не обращать на нее внимания, я сам так поступаю. Когда возьмет себе в голову, она может быть настоящим шилом в заднем месте.

— Нет, меня она не донимала, — отозвался Пол. Мистер Тэннер усмехнулся — предположительно потому, что учуял ложь. Кровяная драконовая колбаса на завтрак или что-то подобное.

— Глядя на маменьку, не скажешь, что она, пожалуй, лучший на всю Европу металлург. Не говоря уже о том, что вторая самая богатая женщина в Объединенном королевстве. Что она сделала? Показала вам что-то, чего вы бы предпочли не видеть?

— Вроде того, — кивнул Пол. Мистер Тэннер присел на край стола.

— Кое-что в нашей профессии вам следует знать, — сказал он. — Никто не достает из шляп кроликов, и поцелуем принцесс в лягушек тоже не превращает, и нет зачарованных талисманов, которые дают вам власть над миром. Истина в том, что даже лучшие среди нас, такие, как Тео Ваншпее или Джуди ди Кастельбьянко, не более чем аборигены Южных морей со шмайсерами: не знаем, как это работает, не можем починить если сломается, не сумеем построить с нуля, но можем указать в нужную сторону и спустить курок, а когда мы так поступаем, кое-что происходит. Но автомат остается автоматом, с его помощью нельзя покрасить стену, нельзя пожарить курицу или пришить пуговицу к рубашке. Его можно использовать для X, V или Z, но не более того. Все остальное в жизни случается само по себе, и если оно желает случиться, то ни вы, ни я, ни даже Хамфри Уэлс ничего тут поделать не можем. — Потянувшись, он взял уже помеченную Полом фотографию и посмотрел на нее. — Все, что мы можем, это делать нашу работу. А она, как правило, приносит огромную пользу, но то же можно сказать про строителей и зубных врачей и тех, кто стоит за кассой на бензозаправке. Все мы просто делаем свое дело, вот и все. — Я знаю, — сказал Пол. — И я все доделаю, честное слово.