Тихий голос Роджера пробился сквозь его злость, тре­вогу, разочарование и усталость:

– Сирене известно об отце. Ей рассказал один солдат, прибывший из тех мест. Он зашел ко мне, когда мы снимались с лагеря, хотел извиниться за то, что невольно со­общил ей печальные новости. Кортни думал, что она уже знает. – Последовала долгая напряженная пауза, Роджер тяжело вздохнул. – Сожалею, что по моей вине ей пришлось участвовать в обороне, но я до последней минуты боялся выпускать ее из-под надзора.

– Черт подери! – Трейгер пошел к измученному коню, не жалея красочных эпитетов.

Он хотел сам рассказать Сирене об отце, объяснить, что случилось. Где же может быть его русалка? Вернулась домой или умчалась куда глаза глядят, напутанная грозой? Огляды­вая окрестности, Трейгер пытался понять ход ее мыслей. Но Сирена непредсказуема, как море, и сама не ведает, как по­ступит в следующий момент. Один Бог знает, куда ветер унес его колючую розу и где ее теперь искать.

Оторвав глаза от письменного стола, Джонас Лэндсинг окинул пытливым взглядом согбенную женщину, которая, тяжело опираясь на трость, вошла в его контору. Она была в черном с головы до пят, плотная вуаль окутывала седею­щие волосы и лицо, глаза прятались за очками, едва разли­чимыми сквозь темное кружево. С сочувствием Джонас наблюдал, как старушка доковыляла до стола и рухнула в кресло. Она притянула к себе за поводок следовавшего за ней пса и потрепала его по морде.

Джонас встал, но, когда попытался выйти из-за стола, собака угрожающе ощерилась и зарычала. Судорожно сглот­нув, Джонас счел за благо приветствовать посетительницу сидя. Он с опаской поглядывал на псину, обнаруживавшую слишком большое сходство с волком.

– Чем могу быть полезен, мадам? – вежливо, но с некоторым беспокойством в голосе осведомился Джонас.

– Мне нужны кое-какие сведения. – Единственное предложение стоило дряхлой старухе таких усилий, что она зашлась в кашле и, достав из черной сумочки носовой платок, поднесла его ко рту. Справившись наконец с приступом уду­шья, она шумно втянула воздух и, откинувшись в кресле, погладила по голове забеспокоившегося пса. – Я хотела бы знать, когда состоятся похороны моего сына. Насколько мне известно, вы ведете дела Митчела Уоррена.

Джонас недоверчиво уставился на старуху:

– Вероника Уоррен? Я полагал, что вы в Англии.

Она коротко кивнула, надсадно дыша, и прочистила горло.

– Я прибыла сюда в прошлом году, сразу после возвра­щения из пансиона моей внучки, Сирены Уоррен, и с тех пор жила у дочери в Коннектикуте. – И снова закашлялась, сопя и задыхаясь, затем прерывисто вздохнула – она нахо­дила беседу крайне утомительной. – Я не решалась двинуть­ся в обратный путь из-за беспорядков в стране, – пояснила Вероника хриплым голосом, который в сочетании с сильным британским акцентом делал ее речь практически неразборчи­вой. – А теперь по вине мятежников я потеряла единствен­ного сына и внучку. – Ее плечи затряслись от рыданий, голова поникла, руки судорожно скомкали носовой платок.

Невыразимая жалость захлестнула Джонаса при виде убитой горем немощной старушки. Собака положила голо­ву ей на колени и заскулила, всем своим видом выражая сочувствие. Не мудрено, что сердце старой женщины раз­бито – муж давно умер, сын погиб, а его убийца разгули­вает на свободе. И, как будто этого мало, внучка объявлена изменницей, опозорившей семью.

– А Марлена тоже приехала в Нью-Рошель? – уча­стливо спросил он.

– Марлин, – поправила его Вероника, всхлипнув. – К сожалению, ее муж, Эдмунд, вот уже несколько месяцев как прикован к постели, и она не решилась его оставить. Я приехала одна.

– Похороны назначены на завтра, миссис Уоррен. Если в моих силах что-нибудь для вас сделать, прошу, не стес­няйтесь. Мы с Митчелом были друзьями, и, надеюсь, вы обратитесь ко мне, если понадобится помощь.

Вероника ухватилась за ручки своего кресла и медлен­но выпрямилась, тяжело опираясь на трость.

– Чтение завещания состоится в доме Митчела? – Получив подтверждение, она с видимым усилием задала следующий вопрос: – Моя невестка, кажется, покинула свой дом. Вы не подскажете, где ее можно найти?

– Оливия уехала в Нью-Йорк.

– К своей матери?

– Не уверен. Она обещала сообщить о своем место­пребывании, когда устроится.

– Горько сознавать, что Оливия покинула Митчела в такой тяжелый момент. Я не могу простить ей этого. – Вероника, шаркая ногами, побрела к двери.

Джонас поднялся со своего кресла, но верный пес сно­ва охладил его порыв, продемонстрировав острые клыки.

– Миссис Уоррен? – В голосе адвоката звучало бес­покойство как за нее, так и за собственную безопасность. Он озабоченно смотрел на страдающую от одышки, трясу­щуюся старуху.

– Вы уверены, что в состоянии присутствовать на похоронах? Может, нам лучше отложить…

Вдова подняла дрожащую руку и отрицательно покача­ла седой головой:

– Не беспокойтесь, мистер Лэндсинг. Я выдержу зав­трашнее испытание. У меня будет возможность отдохнуть потом. Я остановлюсь в доме Митчела на случай, если понадоблюсь вам.

После того как Вероника удалилась, Джонас с угрю­мым вздохом опустился в свое кресло. Вдова казалась та­кой несчастной и больной, что даже думать не хотелось о том, как она переживет похороны сына. Ясно было, что ей пришлось проделать утомительное путешествие как един­ственной родственнице Митчела, которая могла проводить его в последний путь. «Чертовы патриоты, – выругался Джонас про себя, – разрушили семью Митчела. А Сире­на… – Он нервно взъерошил волосы, не желая верить в ее измену. – Всему виной ее порывистость и импульсив­ность, омрачившие последние дни отца. Митчел погиб, так и не узнав, что стало с его дочерью».

С помощью кучера старушка впустила в карету собаку, а затем, опираясь на его руку, забралась и сама. Она по­хлопала по свободному месту рядом с собой. Барон не заставил себя долго упрашивать. Виляя хвостом, он разлег­ся подле хозяйки, положив голову ей на колени и устремив печальный взгляд на залитое слезами лицо, скрывавшееся за плотной вуалью.

В ответ на ее прерывистый вздох, заполнивший тесное пространство кареты, преданный пес заскулил и прижался к хозяйке носом, готовый следовать за ней хоть на край света.

Вероника тихо притворила за собой дверь, оглядывая пустой холл. Поездка была утомительной, и ей не терпелось сбросить туфли и устроиться в самом удобном кресле, какое только было в доме. Проследовав в гостиную, она положила плащ на спинку дивана и села в красное бархат­ное кресло-качалку, тоскливо уставившись в голую стену над камином.

С кривой усмешкой на осунувшемся лице она скинула туфли и подтянула под себя ноги. По крайней мере удалось избавиться от жуткого портрета Оливии. Это первое, что она сделала, когда узнала от Молли, что жена бросила мистера Уоррена за три дня до его смерти. После бурной ссоры Оливия упаковала свои вещички и была такова. Что ж, хоть последние дни Митчела прошли мирно.