– Понимаю, господин Орино.

– Ты должен дать клятву хранить тайну и никогда не открывать того, что тебе поручили напечатать.

– Конечно, господин…

– Сегодня я принесу тебе два документа, а ты изготовишь побольше копий. Разумеется, тебе заплатят скромную компенсацию, чтобы покрыть стоимость краски, а бумагу ты получишь от меня.

– Благодарю за ваше великодушие, господин…

Вот оно что. Сам-то он сдерёт с казначея домена полную стоимость расходов на печать, а мне передаст только мизерную сумму. И само собой, разница не попадёт в чашу для жертвы Единому.

– Осмелюсь спросить, господин Орино, что же это за документы?

– Список лиц, заподозренных в тайном отправлении сармийских обрядов, – сказал он, – а также новая инструкция для ловцов от командора ордена.

Ловец ушёл, а я стал почёсывать лоб, потом затылок. Как печатать картинки, я разобрался, а документы ещё не пробовал. Наконец я взял несколько свинцовых литер, поместил их в гнёзда печатной формы, прижал форму к одной из двух металлических пластин, смочил литеры несколькими каплями краски, вставил лист бумаги и пустил другую пластину пресса, так что буквы отпечатались на бумаге…

Элоиза! Когда я увидел имя моей возлюблённой напечатанным, то испытал приблизительно то же, что и когда впервые обнял женщину. После этого я упражнялся с прессом, экспериментировал, набирая из литер различные фразы, пока не набил на этом руку.

К приходу ловца я был уверен, что смогу набрать и напечатать нужные ему документы.

Орино пришёл вечером на следующий день и передал мне тяжёлую пачку серой бумаги и документы. Набирая текст первого, я впал в ступор: «Обращённый из Сармы обвиняется на основании доноса господина Корина де Мозера» – такая пометка имелась против фамилии господина Фируза в чёрном списке ловцов Калиона. Печатая список лиц, подозреваемых в служении Тьме, я, естественно, сделал себе один экземпляр. И показал его Рикусу.

– Господин Фируз обвинил своего обидчика перед королём, что он поставлял на строительство некачественные материалы и плохих работников, что послужило причиной обрушения, – сказал Рикус.

– Де Мозер снова обогатился и снова плетёт козни против нашего покровителя.

– Обогатился он не сам. Ты знаешь, на кого он работает. За всей этой историей стоит Дуло Риглод. Говорят, он метит в короли Калиона. Похоже, именно он твой тайный враг и твоё проклятие…

В этом Рикус ошибался, или я очень хотел, чтобы он ошибался. Дуло был дядей Элоизы, но, хотя я без колебаний показал Рикусу тайный список ловцов, секрет своей любви я не раскрыл бы ему и под пыткой. Ответил я Рикусу согласием, подразумевая под своим гонителем не маркиза, а его слугу – Корина де Мозера.

– Да, но теперь мой гонитель стал врагом и господина Фируза. Наш господин уверен, что туннель обрушился, потому что строители не следовали его указаниям, причём руководители работ не только исказили первоначальный проект, но и разворовали отпущенные средства, использовав вместо качественных строительных материалов самые дешёвые. Но ему трудно это доказать.

– Господин Фируз обвиняет всех, кто, так или иначе, совершал махинации. А это – цвет Ролона. Все в столице жульничали и воровали, кто больше, кто меньше, но когда туннель начал разваливаться, и кому-то нужно было в конце концов отвечать, эти жулики решили: кто подойдёт на роль козла отпущения лучше, чем обращённый? Уж чего проще: ославить достойного человека тайным служителем Тёмного бога, чтобы он сгинул в застенках ловцов, и вся афера с туннелем будет забыта.

– Мы должны сделать что-нибудь, чтобы помочь господину Фирузу, – сказал я.

– К сожалению, это не тот вопрос, который я мог бы решить с помощью меча. Обвинение уже выдвинуто, и убийство Корина его не устранит, напротив, это может возбудить против господина Фируза ещё большие подозрения. Но вот сообщить нашему господину об этом обвинении, предупредить его, чтобы он был готов к защите, необходимо.

– И как нам это сделать? Может, сказать, что мы с тобой теперь мастера-печатники, работающие на орден ловцов Калиона?

Рикус, однако, не нашёл в этой шутке ничего смешного.

– Вспомни, бастард, как тебе приходилось выживать в Клихе и Ролоне, скитаться по окрестностям Ильмы. Солгать другу, тем паче для его же блага, не должно для тебя составить труда…

– Я скажу ему, что якобы проходил мимо резиденции ордена и случайно нашёл на улице этот список, который, очевидно, кто-то обронил.

– Эта выдумка ещё глупее, чем всё, что я от тебя слышал. – Рикус зевнул и потянулся. – Да, кстати, помнишь, я хотел потолковать с нашим приятелем де Мозером? По-моему, уже пора.

– И как ты, интересно, собираешься заставить его сказать нам правду?

– Да очень просто. Мы похитим его и подвергнем пыткам.

На этом мой товарищ посчитал разговор оконченным и удалился по своим делам, а мне пришлось идти к нашему господину самому.

Господин Фируз внимательно изучил список и поднял голову.

– Амадеус, ты и впрямь нашёл этот документ на улице? Ты готов поклясться мне в этом на могиле своей матери?

– Несомненно, господин Фируз.

Он бросил список в камин и, когда тот сгорел, тщательно разворошил пепел.

– Пусть тебя это не беспокоит. Меня пытались обвинить уже дважды, и ничего у них оба раза не вышло. Орден обязан провести расследование, а на это уйдут годы.

– И мы ничего не можем сделать?

– Можешь помолиться Единому. Не за меня, а за туннель. Если туннель рухнет снова, начнётся настоящее состязание, и уж не знаю, кто окажется первым – король, который захочет меня повесить, или орден, стремящийся отправить меня на костёр…

Весь следующий день я был очень занят, ибо печатал одновременно задание ловца и новую похабную картинку авторства Рикуса, который в это время разрабатывал план похищения Корина де Мозера. С учётом того, что наш враг мало того что считался прославленным фехтовальщиком, вдобавок ещё редко выходил из дома без сопровождения слуг.

Вечером, когда на улице уже стемнело и я зажёг в типографии свечи, что-то упало у задней двери. Предыдущий владелец проделал в двери прорезь, чтобы купцы могли оставлять заказы, когда лавка была закрыта.

Хотя у меня не было намерения заниматься заказами, я подошёл посмотреть и обнаружил на полу несколько свёрнутых в трубочку листков. Развернул их и увидел прекрасные рисунки и написанные от руки стихи и записку:

«Господин печатник!

Ваш предшественник иногда печатал и продавал мои рисунки и стихи, а выручку направлял на угощение бедняков в дни праздников. Если Вы не против поступать так же, распоряжайтесь этими стихами и иллюстрациями к ним по своему усмотрению.

Одинокий художник и поэт».

Записка была написана изящным почерком, как и стихи, которые, надо сказать, тронули моё сердце и пробудили желание встретиться с Элоизой. Я с удовольствием перечитывал их снова и снова, изредка поглядывая на иллюстрации. Эти стихи относились к категории запретных творений, поскольку в них откровенно описывалась вся сила и страсть отношений между мужчиной и женщиной и воспевалась подлинная чувственность, а не принятая в Калионе игра в любовь, когда женщины, изображая безумную страсть, тщательно подсчитывали каждую монету в кошельке кавалера и учитывали каждую ветвь его родословного дерева.