я успел заметить летящий сверху кулек, как поначалу подумалось. «Видимо, безумные соседи сверху снова затеяли ремонт, вот и кидают в окно старые обои и прочий мусор, чтобы не таскаться сто раз на помойку», – решил я. Но, выглянув в окно, увидел на земле только женскую шубу, и лишь потом разглядел растекавшуюся по снегу кровь… Это была она, Тоня. Вскоре приехала и скорая, но сделать они ничего не могли, даже переложить на носилки – не решались убить ее сразу, на месте, вкололи какие-то уколы. Так, лежа под нашими окнами, Тоня протянула еще около часа, потом ее увезли.

Следователь не смог установить, что произошло, экспертиза позже показала только наличие амфетамина в крови. Была ли это случайность или намеренное действие, мы так и не узнали. Тетя Катя позже, рыдая у нас на кухне, рассказывала моей маме, что Тонька, устав от постоянных насмешек и издевательств в школе, решила похудеть таким вот кардинальным способом, с помощью спидов, амфетаминов[52]. Поначалу это помогло, но потом она плотно подсела на наркотики, которыми ее и обеспечивал будущий муж. Вскоре она забеременела, они расписались. Тонька пыталась отказаться от употребления, потому и переехала обратно, чтобы вырваться из ставшего привычным мира. Муж тоже употреблял, но ничего менять не хотел, даже ради дочки. Они постоянно ссорились на этой почве.

Что именно произошло в тот день, тетя Катя не могла сказать, знала только, что Тоня часто курила, встав на подоконник (чтобы меньше дыма шло в комнату). Это многое объясняло, ту же шубу, но была ли это трагическая неосторожность Тони или ее спонтанное решение – навсегда осталось для нас тайной.

Я написал некоторым одноклассникам, чьи контакты у меня сохранились, но на похороны пришла одна Юлька. Она тупо молчала все время, даже не плакала, а потом подошла ко мне: «Это мы во всем виноваты… Я виновата…» То же самое я мог сказать и о себе, я чувствовал кровь на своей совести: почему не пресек те пытки, не поддержал Тоньку, ничем не помог? Сможем ли мы когда-нибудь забыть свою вину, сможем ли простить себя?

«Никакая вина не может быть предана забвению, пока о ней помнит совесть» – прочитал я много позже у Цвейга. Я помнил.

«Почему ты никогда не рассказывал об этом? – спросила жена, когда я умолк. – Боялся, что ты меня разлюбишь». – «Глупый», – ответила она, погладила по голове и поцеловала в макушку. Ромка не сказал ни слова, только помрачнел и ушел в свою комнату.

С неделю примерно мы не возвращались к этой теме, а потом сын привел Наташу к нам в гости. Оказалось, он пересел к ней за парту, предложил подтянуть по математике, словом, взял под свое крыло. Девчонки сначала подсмеивались, мол: «Наш Ромка дорос до Ромео», а потом отстали. Наташа стала часто бывать у нас. Ромка специально подгадывал к обеду, чтобы ненавязчиво отвадить подругу от «Макдоналдса» и не слишком полезных перекусов. Надо сказать, наша мама давно повернута на здоровом питании, даже хлеб сама печет, бездрожжевой. Наташка тоже прониклась, списала у нее кучу рецептов и сама стала готовить дома, строго-настрого запретив отцу покупать всякие плюшки и сладости. А на день рождения подарила Ромке абонемент в тренажерку, и они стали туда ходить вместе. Не знаю, что из всего этого вырастет, но в этой ситуации я вдруг разглядел в сыне лучшую версию себя. И мне не выразить словами, как же хочется, чтобы так было всегда.

Изменяя себя, меняешь мир. Борис

«Свою первую и единственную любовь я встретил в ночном поезде из Рязани в Москву спустя 30 лет после нашего внезапного и необъяснимого разрыва.

Каждый год лет с десяти Иришка, как и многие москвичи, приезжала к бабушке в деревню на летние каникулы. Но подружились мы, когда нам было по „пятнарику“, во время очередной стычки наших с москвичами. Высокая стройная красавица, боевая, да еще на „ты“ с гитарой, – конечно, она стала центром притяжения местной вселенной. Ну а я, как говорится, первый парень на деревне. Мы просто не могли не встретиться. Так и случилось, а вскоре мы стали по-настоящему близки.

Каждое лето мы проводили вместе, гоняли на мотоциклах, пели у костра до рассвета. Ну, вы наверно, знаете все прелести лета в деревне. А если нет – представить несложно. К 1 сентября она возвращалась в Москву, иногда мы созванивались (по межгороду, мобильников тогда не было), часто писали друг другу письма. Да-да, те самые бумажные. И ждали нового лета.

Мы мечтали о будущем, о том, что всегда-всегда будем вместе. Иначе ведь и быть не могло, мы оба не представляли себе жизни друг без друга. Спорили порой лишь о том, когда нам лучше расписаться, – до армии или после (мне на тот момент уже пришла повестка, и в сентябре ждала медкомиссия). Но ни с того ни с сего, не сказав ни слова, ни полслова, задолго до сентября Ирка вдруг уехала. Я пытался дозвониться ей в Москву, обивал порог бабкиного дома – ноль. Через неделю так надоел бабе Клаве, что она мне прямо сказала: „Не ходи сюда больше, увижу – спущу собак. И не звони в Москву, она не ответит“. – „Что? Почему?!!“ – „Уйди с глаз моих, ирод!“

Лето было убито. Как и вся моя жизнь, как мне тогда казалось. Потом была армия, Рязанское воздушно-десантное училище, горячие точки, Чечня. После четвертого ранения меня окончательно комиссовали, и я вернулся домой, в Рязань. О моей любви так ничего и не было известно, в бабкином доме жили чужие люди. На всякий случай оставил для нее письмо, вдруг появится. Из армии писал и прежде, на московский адрес, безрезультатно.

И вот еду в плацкарте в Москву, бывший одноклассник звал в столицу начальником службы безопасности в солидный банк. Дома меня уже ничего не держало. Родителей похоронил, они ушли в течение года, один за другим. Вдруг слышу через купе: „Сядь на место! Я кому сказала! Дима!“ Толстая бабища с бесцветными волосами и красным лицом пытается уложить пацана лет десяти: „Быстро раздевайся и в койку!“ – Нет, это никак не может быть она! Ты спятил!» – уговариваю себя. Но голос!.. Разве я мог ошибиться? В голове никак не укладывалось, что моя девочка могла превратиться вот в это жирное нечто. Само собой, лет прошло немерено, но нет, невозможно! Надо подойти. Обознался – так и слава богу. Взял сигарету, направился