в тамбур – проходя мимо, рассмотреть внимательнее, собраться с мыслями. Когда возвращался, тетка с сыном уже улеглись, обратиться показалось неудобным. Ладно, доедем до Москвы, на перроне подойду.

Утром в поезде их уже не было. Спросил проводницу, говорит, сошли раньше. Вот ведь невезуха! Давно бы успокоился и как страшный сон забыл это зрелище. Нет, это точно не Ирка! Когда вернулся обратно домой, сходил к дому бабки Клавы, да не с пустыми руками, поговорить с жильцами, по-людски, так, мол, и так, скажите, что знаете. Глава семейства (он оказался троюродным братом Ирины) после второй бутыли смилостивился и дал мне ее новый телефон.

Я позвонил. Разговор не складывался. «Ты на днях ехала с сыном из Рязани на поезде?» – «И что?» – «Надо встретиться, поговорить». – «Зачем?» – «Расставить точки над ё». – «Мне не надо». И все в том же духе. Потом я снова звонил, она не брала трубку. Через пару недель вдруг перезвонила сама: «Я на майские поеду к своим, в Рязань. Звони, если надумаешь увидеться».

Не буду ходить вокруг да около – да, мы встретились. На контакт Ирина шла с огромным трудом, но, видимо, расставить точки нужно было и ей самой, выговориться. Каждый вечер мы встречались и шли к реке, на наше место. Ирка рассказывала, а я слушал и охреневал – что за дебил писал сценарий этого бездарного сериала?! Прости меня, Господи… История и впрямь оказалась самая что ни на есть сериальная.

Неделя тогда выдалась дождливая, днями мы почти не виделись. И тут вдруг вечером к Ирке завалилась моя соседка Ленка. С места в карьер она набросилась на мою девочку, не давая ей опомниться: «Отвяжись, наконец, от моего парня. Мы с Борисом уже два года живем как муж и жена, а с тобой он только летом развлекался. Но ничего, теперь этим гулянкам я положу конец – через месяц мы женимся, я на третьем месяце. Так что вали в свою Москву, да побыстрее, не мути мне тут воду».

Конечно, все это было враньем. Ленка давно подбивала ко мне клинья, и когда узнала, что меня ждет армия, решила, наверно, что надо срочно хватать быка за рога и вести в стойло. Не гнушаясь ничем. Когда я сказал об этом Ире, она сразу и безоговорочно поверила. А в тот момент, понятное дело, была в шоке. Пока пыталась переварить услышанное и прийти в себя, на дворе уже стояла глубокая ночь. Заснуть так и не смогла. «Неужели правда?! Как это может быть правдой?!»

Утром, как только деревня начала просыпаться, побежала к моему дому. Как назло, я в тот день спозаранку укатил в город – друг моего отца, он же отец Ленки, попросил отвезти их в Рязань. Открыла мать. «Боря дома?» – «Нет, он повез Леночку в больницу». – «Лену?» – «Да, а тебе чего нужно?» – «Это правда? Скажите, это правда?» – «Ты о чем?» – «Правда, что они женятся?!»

Ох, мама, мама… Я знал, что она недолюбливала мою подругу, частенько говаривала: «Москвичка твоя тебя бросит, вот увидишь. Наиграется и бросит». За все годы она никогда мне не призналась в том, что солгала тогда Ирине, чтобы уберечь меня от разочарования и страданий, как она искренне считала. Только теперь мне стали понятны мамины слова перед уходом: «Исправь все, если сможешь». Исправлю, мама.

Ирка в тот же день сорвалась и уехала домой. Она поняла, что не сможет выслушать такую «правду» от меня, глядя в глаза, просто не выдержит. Да и зачем?

Все предельно ясно. Самый близкий человек ее предал.

Не одну ночь мы с Ириной провели за воспоминаниями, расставляя все точки… Нет смысла все пересказывать, да и сил таких мне не найти.

– Тебе сейчас и смотреть на меня, наверное, противно, – сказала она однажды, – жирная как свинья стала.

– Ну что ты… – опустил глаза. – Но почему ты так сильно растолстела. После родов?

– Нет, тогда же все и началось.

Картина вырисовывалась банальная и жуткая в этой своей банальности. Сердце разбито в клочья, боль нестерпима, а истерики, накрывающие постоянными волнами, усмирять получается только едой. Она ничего не могла и не хотела делать. Она даже не хотела хотеть что-то делать. Просто ела и ела.

– Мать часами стояла у плиты, все готовила что-нибудь вкусненькое, пекла всякое, чтобы как-то отвлечь меня от мыслей, приземлить, как она говорила. И это действительно помогало. На время. Вот только засыпать у меня получалось лишь после куска торта, пироженок или маминых пирожков. Я быстро стала расплываться, но мне на это было уже фиолетово.

Спустя годы, когда я и замуж сходила, и Димку родила, мать рассказала, как они с отцом находили меня утром спящую на коврике в ванной, обсыпанную всякими сладостями, печеньями, фантиками от шоколадок. Как они тогда терзались – не положить ли меня в больницу. Но отец психушки боялся как огня, сказал: «Нет. Там ее совсем искалечат. Пусть лучше жрет, чем вешается. Ничего, что толстая, главное – живая. Потом придет в чувство, все лишнее сбросит».

Но по-настоящему в чувство она так и не пришла. Жила, как говорит, в каком-то полусонном отупении, словно перешла в другой мир через зеркало. Временами накатывала ненависть к себе, к своей внешности, и она с остервенением кидалась в голодовки и диеты. Иногда получалось скинуть с десяток килограммов, но потом приходили усталость, жалость к себе и чувство вины, и килограммы с энтузиазмом возвращались. «Ну что ж мне теперь, застрелиться? – снова психовала она. – Ну и пусть! Я такая, какая есть. Все равно никому не нужна, кроме сына. Не нравится – не смотрите».

Я не знал, чем помочь. Мы разобрались с прошлым, это было хорошо, мы выбросили камни, которые годами носили в сердцах. Но что делать с настоящим – было совсем непонятно. Исправлять тут нечего, что разбито вдребезги – уже не склеить. Прежних чувств давно нет, остались только шрамы на сердце, горечь и сожаление.

Позже, в Москве, мне пришла в голову идея познакомить Ирину с Екатериной Алексеевной, моим психотерапевтом. Тогда, после возвращения из горячих точек, она мне здорово помогла, можно сказать, вытащила из пропасти, вернула мне самого себя, дала шанс найти свое место в нормальной, мирной жизни. Не раздумывая долго, я ей позвонил, и вскоре уже вез Иру на консультацию.

Честно говоря, я не силен в психологии и не очень представляю, как она это сделала, каким способом, но Екатерина Алексеевна реально помогла Ирке. Уже через четыре сеанса я