Камера, в которую меня привели, наверняка предназначалась для богатых господ. Нары были застелены пуховым одеялом, в углу стоял деревянный резной стол. Если бы не сырость каменных стен, можно было подумать, что меня привели в гостиницу. И что-то мне подсказывало, что номер для меня был забронирован заранее.

– Что со мной будет дальше? – повернулась я к своему конвоиру, когда под его рукой лязгнул засов.

– Не знаю, – он безразлично пожал плечами. – Судя по выбору камеры, за вами придут.

Больше ничего не сказав, он ушел, громко топая по каменному полу коридора. Я огляделась. Вид тюремной камеры меня угнетал. Окон здесь не было, поэтому определить сколько времени, будет очень сложно. Я подошла к решеткам, отделяющим меня от свободы, и выглянула в коридор. Везде было тихо, никаких криков и гнусных речей, который я привыкла слышать в американских боевиках по телевизору. Теперь вся моя жизнь превратилась в сплошной боевик.

Перестав бессмысленно созерцать пустые стены, я забралась на свои вип-нары с ногами и стала думать. Вариант спасти Дарринга провалился. Спасать теперь нужно было меня. Наши враги очень сильно постарались, разделив нас. Но сидеть, свесив лапки, было не для меня. Я долго перебирала варианты, как можно избежать последствий, и вообще что может произойти дальше, Но все варианты спасения разбивались о толстую решетку, отделившую меня от внешнего мира.

Не знаю, сколько я просидела, кажется, даже заснула. Резкий звук грохочущего железа заставил меня подскочить на постели. Я подошла к решеткам и увидела тележку, которую катила молодая девушка. Она останавливась у камер, плескала в миски огромным черпаком месиво из кастрюли и подавала в протянутые руки. Желудок напомнил о том, что я давно не ела, мерным урчанием. Когда тележка подкатила ко мне, я протянула руку и всмотрелась в лицо девушки.

– Ниа, – закричала я.

Девушка дернулась, откинула прядь волос и с изумлением посмотрела на меня.

– Крис? Что ты здесь делаешь?

– Тебя жду, – съязвила я. – Сижу. Как и другие здесь.

Ниа набрала черпаком тюремный суп и протянула мне миску.

– Не кричи и не показывай, что мы с тобой знакомы, – прошептала она.

– Почему?

– Здесь любят тишину. А если узнают, что мы знакомы, меня переведут отсюда. За что тебя посадили?

– Помнишь тех студентов, – ответила я, принимая у нее миску, – кажется при последней встрече я сильно задела этого Лоренса и его дружка. Теперь у меня покушение на убийство, бегство от хозяина и еще куча всего, что смогли придумать.

Ниа недовольно шикнула.

– Все с Лоренсом нормально. Бегает по Академии и рассказывает сказки, что на него напал тот, кто девушек убивает, а он один смог отбить нападения убийцы-маньяка. Но это все не так плохо, как то, что ты в шестой камере.

– А что не так с шестой камерой? – меня саму этот вопрос мучал, но спросить до сих пор было не у кого.

– Эта камера для заказных. То есть если у служак есть заказ на поимку кого-то, его ловят, сажают за поддельные преступления, а потом забирают.

– Куда?

– Чаще всего себе в услужение. Здесь добиваются от заключенных того, что им нужно.

– Канаи, – поняла я. – Он хочет отдать меня Освальду. А Освальду я живой не нужна. Ниа, – вцепилась я в рукав девушке, – помоги мне.

– Я не могу тебя выпустить.

– Хотя бы можешь найти Закари. Это племянник ректора Мастерса, он живет в замке. Расскажи ему, что я здесь.

– Постараюсь, – Ниа взялась за тележку и покатила ее дальше, – только сиди здесь тихо и не привлекай внимание.

– Привлекать внимание? – горько усмехнулась я. – Был бы кто-нибудь, чье внимание можно привлекать.

Тишина, темнота и отсутствие какого-либо занятия нагоняли дремоту, поэтому я и не заметила, как снова заснула. Проснулась от того, что лязгнул засов. Молоденький паренек, определивший меня в камеру, открыл дверь и пропустил посетителя. Кутаясь в длинный черный плащ, в камеру вошел Канаи. Я села на кровати, готовая к любому повороту событий. Он подошел и присел рядом.

– Покушение – очень тяжкое обвинение, – грустным и потерянным тоном сказал он, не глядя мне в глаза.

– Только потерпевшие бегают как ни в чем ни бывало и рассказывают дружкам небылицы, – зло проговорила я.

– Это не имеет значения. Думаю, ты уже это поняла.

– Поняла. Только не поняла почему я мешаю стольким людям.

– Ты очень ценна, – он попытался улыбнуться. – Даже не представляешь насколько.

– Что тебе нужно? – спросила я не желая продолжать эту дурацкую тему по поводу моей ценности.

– Я пришел дать тебе свободу.

В ужасе я посмотрела на него.

– Нет! – практически крикнула я. – Ты же знаешь, что будет со мной.

– Не совсем. Сегодня ночью Освальд предложил мне сделку. Я снимаю с тебя клеймо, а он становится новым хозяином. Взамен он вытаскивает тебя из тюрьмы.

– Но я ничего не сделала! – с жаром выпалила я.

– Это не имеет значения. Единственное, что я могу сделать в данной ситуации – это то, что я делаю.

– Отдаешь меня маньяку? Как только ты снимешь свое клеймо, я стану его собственностью. И тогда…, – я захлебнулась в своих предположениях.

– Мы договорились, что утром придем сюда вместе. Я сниму свое клеймо, а он поставит свое, – он взял в руку мой подбородок и заставил посмотреть прямо в глаза. – Но я СЕЙЧАС даю тебе СВОБОДУ, – с нажимом произнес он. – Ты должна меня понять.

Несколько секунд он смотрел прямо мне в глаза, будто ждал ответа. Затем отпустил, поднес руку к плечу. Резкая боль пронзила меня, но тут же исчезла. Он встал и вышел из камеры. В дверях повернулся и произнес:

– Теперь у тебя есть время до утра.

Дверь с грохотом захлопнулась, лязгнул ржавый засов.

– Предатель! – бросилась я к решетке, выкрикивая слова ему вслед. – Ты бросил меня на смерть! Ты предал лорда!

Когда Канаи скрылся за поворотом, я бессильно опустилась на пол. Он был прав в одном: у меня есть время до утра. Когда Освальд поставит свое клеймо, моя жизнь превратится в ад. Я буду игрушкой, с которой он может делать все, что хочет. А в его намереньях я убедилась еще при первой нашей встрече на конюшне.

Я сидела и успевала лишь утирать соленые капли, ручьем текущие по моему лицу. Неожиданно сзади раздалось тихое постукивание. Дзинь-дзинь. Я обернулась. В камере напротив также на полу моей точной копией сидел старик. Его длинные седые волосы опускались почти до груди, заслоняя от меня его лицо. Я размазала по лицу последние слезы. Это одной можно нареветься вволю, а когда у тебя есть зрители, плакать уже не хочется.