Ладно, пусть банкует.

— Что за информация? — спросил Степанов, оставаясь безучастным и по-прежнему стоя, подбоченившись, с отставленной в сторону левой ногой.

— Касающаяся вашей жены, — вставил Глеб.

Воронов одобрительно едва заметно кивнул.

— Моей жены? — Степанов изумленно поднял брови, мгновение молчал, потом лицо его пошло красными пятнами. — А что с моей женой не так, господа?!

— Если мне не изменяет память, вы написали заявление о ее исчезновении, — подсказал Сергеев Глеб и едва ощутимо ткнул кулаком Воронова в поясницу.

— Да, да, писали, — подхватил тот. И уставился на Степанова. — Разве нет?

— Писал. Заявление. Да, — цедя по слову, ответил Степанов и отвел взгляд в сторону.

— У нас есть по этому поводу информация, — повторил Воронов.

И неожиданно пошел вперед, прямо на хозяина квартиры, и едва не наступил ему на босые ноги грубыми подошвами осенних ботинок. И тут же пояснил, как будто со смущением и извиняясь:

— Простите, но неудобно как-то говорить о таких вещах на лестничной площадке. Так ведь?

Степанов поддался, отступил. Но лишь на пару метров. Дальше прихожей он их пускать не собирался, сообразили Воронов с Сергеевым, переглянувшись.

— Не пригласите внутрь? — с надеждой спросил Глеб и втянул носом воздух, безошибочно угадав запах жарившейся курицы. — Готовите? Вкусно пахнет! Да вы просто кулинар, Олег Иванович!

— Что за информация? — снова повторил Степанов и стиснул зубы, краснота на его щеках сменилась бледностью.

— Дело в том, что нашелся Богданов Александр. Помните такого? — назвал Воронов.

А Сергеев тут же, решив позлить безукоризненного симпатягу, добавил:

— Друг ваш и, так сказать, соперник, в одном лице.

— Нашелся? Живой?

Степанов внезапно закашлялся. Громко, неубедительно, фальшиво. Воронову с Сергеевым даже показалось, что кашлем этим он просто старается завуалировать какой-то посторонний звук из недр квартиры. Какой-то то ли всхлип, то ли стон.

— Живой, живой, не беспокойтесь, — громко крикнул Воронов, чтобы тот, кто слабо стонет в квартире, его услышать мог.

— Чего вы орете? — разозлился Степанов Олег Иванович, сразу перестав быть симпатичным, черты лица заострились, губы вытянулись в тонкую линию. — Живой и живой! Мне до него дела нет! О его пропаже я заявление не писал. Это Арине надо, а не мне.

— Арина знает, — кивнул ему Воронов и потеснился, чтобы выпустить вперед Глеба.

— Богданов мало того что нашелся, он явился ко мне с заявлением, — сразу вступил в игру Глеб.

Он вдруг поймал себя на мысли, что получает удовольствие от того, что оттягивает сообщение главной новости. Что заставляет нервничать этого лощеного симпатичного мужика, который и прежде его жутко раздражал. Еще когда он его подозревал и считал причастным к исчезновению его жены.

А ведь не ошибся, елки-палки! Этот жук и впрямь причастен. Режиссер, мать его…

— С заявлением? — Брови Степанова полезли вверх. — С каким заявлением?

— Он утверждает, что убил вашу жену. Что перерезал ей горло, — трагической скороговоркой быстро выдал Воронов, прислонившись спиной к стене и пристально наблюдая за хозяином квартиры. — И даже указал место, где именно совершил это страшное преступление!

Какой реакции ждать от человека, которому сообщают страшную новость о гибели его жены, которую он безуспешно искал долгое время? Слез? Истерики? Крика? Обморока? Сердечного приступа?

Всего чего угодно, но только не циничной ухмылки, едва тронувшей его губы. И не вопроса, заданного холодным безучастным голосом.

— Вы нашли тело, господа полицейские? — спросил Степанов и нарочито небрежно смахнул с рукава футболки несуществующий волосок.

— Нет, тела мы не нашли, — быстро среагировал Воронов с ответом, попутно успев схватить за рукав куртки коллегу, который стремительно шагнул вперед.

Понятно, тому очень хотелось дать в лицо Степанову. Комедиант чертов! Считает, что у полиции работы мало? Одурачить всех решил? Ты наказывать наказывай, но рубеж не переступай. Полицейские пускай с ног и не сбились, разыскивая пропавших без вести Богданова Александра и Степанову Ольгу, но они все равно искали! Работали, мать его ети! Участковые по адресам работали. Ориентировки печатали. Наверх докладывали. И сверху их, между прочим, спрашивали!

Паскуда.

— Тела мы не нашли, — чуть громче заявил Воронов и, оттеснив коллегу, сам шагнул вперед, почти встав вплотную к Степанову. — Потому что Богданов никого не убивал, не так ли, Олег Иванович? Ваша жена жива, правда, не уверен, что невредима.

Степанов молчал, рассматривая лицо Воронова с циничным интересом. Он, сволочь такая, будто на молекулы его физиономию расщеплял, находя все это несовершенным, грубым, некрасивым. Он своего добился. Воронов смущенно отступил. И рад был тому, что Сергеев не сдался. Тот протиснулся слева, выступил вперед и с неожиданной резвостью схватил Степанова за футболку на груди. Крепко схватил, притянул к своему лицу и зашептал, зашептал, выплевывая слова вместе со слюной:

— Ты что, сука, считаешь, что нам делать нечего, да?! У нас в городе маньяк орудует, все силы на его поимку брошены, а тут ты со своими соплями, сука!!! Мы уж было на Богданова собрались всю серию списать! А это ты… Не мог по-мужски ему просто морду набить, да? Не мог, извращенец хренов? Почему? Потому что Богданов сильнее, крепче тебя, да? И мышцы у него крепче, и член наверняка круче. И жену твою он трахал с удовольствием, и ей это нравилось. Потому что ты подколодный слабак! Мышь подковерная! Все, на что тебя хватило, — это держать его на цепи, превращая в животное. Так? Ты боялся освободить его, потому что тут же получил бы от него в зубы! А жена твоя… Она все равно от тебя уйдет! И все твое наказание…

— Пусти! — зарычал Степанов, пытаясь вырвать футболку из руки Глеба. — Пусти, не имеешь права! Я буду жаловаться!

— Вот, вот… — Глеб криво ухмыльнулся, разжал пальцы, уронил руку вдоль тела, но успел щелкнуть Степанова по носу. — Только и умеешь, что гадить исподтишка. Наверняка в школе ябедничал. Так ведь?

Степанова трясло. Он стоял в странной позе: напружинив ноги, чуть отведя руки назад с крепко сжатыми кулаками, которые ему наверняка хотелось пустить в ход. Да боялся. Щеки, губы, брови конвульсивно дергались. Он еле нашел в себе силы, чтобы произнести:

— Вам лучше уйти, господа.

— Уйдем, конечно, но только вместе с тобой, паскуда, — ласково пропел Глеб и выудил из кармана куртки наручники, и потряс ими перед носом Степанова, как желанной игрушкой. — Не хочешь примерить, режиссер?

И Степанов неожиданно перепугался. Попятился, мелко переступая, кулаки разжались. Широко расставленные пальцы тут же прижались к футболке на груди. К тому самому месту, за которое его хватал Глеб. И где на ткани образовался след, похожий на паутину.