В ответ она мягко улыбнулась мне.

– Просто-напросто позвонил гинекологу.

– Знал – и все равно убил себя, – со слезами на глазах простонала я. – Зачем он сделал это? Мать подошла и обняла меня за плечи.

– Все только начинается, Арлет, – убежденно шепнула она. – Именно этого он и хотел. Последняя его мысль была о тебе и ребенке, которого ты носила в своем чреве. Он доказал вам свою любовь, сделав все, чтобы вы не потерпели поражения в этой жизни.

Усталая, я вернулась в гостиную. Я была сбита с толку, в голове царил сумбур, и я понимала, что все равно не засну. Вскоре мать тоже присоединилась ко мне, принеся в чайной чашке вечерний травяной отвар, который она настойчиво предлагала мне, несмотря на мои постоянные отказы.

– Так ты позвонишь Декроли? – спросила она, отпив глоток душистого отвара, и пытливо взглянула на меня.

– Конечно, позвоню, – ответила я.

– Сейчас же? – настаивала она.

– Завтра. Я бы хотела также встретиться с матерью Эмилиано. Как ты думаешь, она примет меня?

– Она будет счастлива увидеть тебя! – воскликнула Анна.

– Ты говоришь так, словно она одна из твоих старых подруг, – удивилась я.

Мать села в кресло и поставила чашку с дымящимся отваром на стеклянный столик.

– Эстер в некотором смысле мне больше, чем подруга. Она бабушка Эми, – сказала мать.

– Бабушка, которая никогда не видела свою внучку, – сухо возразила я.

– Она ее видит чуть не каждый день, – призналась мать, ожидая моей реакции. – Когда я привожу Эми в парк, Эстер на скамейке ждет нас.

Мне ужасно захотелось закричать, но по привычке я сохранила контроль над собой. А разрядка была бы мне в тот момент так полезна. Она помогла бы мне выплеснуть злость, которая кипела в душе. Я решила уже, что все сюрпризы кончились, но одно открытие следовало за другим. Уже долгое время моя дочь при содействии моей матери виделась где-то с вдовой Монтальдо, а я ничего не знала об этом.

– Вы что, за дурочку меня принимали? – вскинулась я.

Но мать, с тем непостижимым спокойствием, которое овладевало ею в самые напряженные моменты, не поддалась на мой агрессивный тон.

– Очевидно, да, – мирно улыбнулась она. – Ведь ты витала все эти годы в облаках. Ты потеряла всякий контакт с действительностью.

– Непостижимо, – пробормотала я. – Но я не хочу ссориться с тобой из-за этого.

– И я тоже, – подтвердила она.

– Мне не хочется обсуждать подробности, – твердо сказала я, – однако отныне все буду решать сама. И если моя дочь будет с кем-то встречаться, то лишь с моего согласия.

Легкое дыхание Эми, которое согревало мне затылок, заставило меня перейти от сна к яви. Я постаралась вспомнить сон, который видела, но мне удалось вспомнить лишь приятное чувство легкости, владевшее мной. Эми спала, прижавшись к моей спине. Она была очень ловка в этом искусстве незаметно отвоевать себе место рядом со мной. Я осторожно выскользнула из постели и накинула на себя халат.

Странно, что дочка была еще дома, хотя в девять утра должна уже быть в детском саду. Ни мать, ни наша прислуга Федора не пренебрегали этой ежедневной обязанностью. Федора жила с нами с тех пор, как умер мой отец, хотя у нее был свой дом, которым она владела вместе со своей замужней сестрой. Мы считали ее членом семьи, и она чувствовала себя у нас свободнее, чем в своем собственном доме.

Я пошла в ванную. Федора, как всегда, хлопотала на кухне, а мать с утра уже стучала в своем кабинете на машинке.

Казалось, обычное утро, как и многие другие, в доме Аризи, но было «что-то новое в воздухе», как любила выражаться мать. «Бедная Арлет», как называли меня мои более удачливые коллеги, претерпела решительную метаморфозу: из гадкого утенка она превратилась в прекрасного лебедя. Но внешне это ни в чем не выражалось. В большом зеркале, висевшем в ванной, я искала в своем облике какие-то новые черты, которые выдавали бы во мне богатую и влиятельную женщину с гордым выражением и волевым взглядом, но вместо этого видела немолодую уже особу с заспанным лицом и растрепанными волосами.

Я взяла щетку и попыталась привести в порядок волосы. Попробовала улыбнуться и задержать на лице некое высокомерно-насмешливое выражение. Результат был смехотворный. Все тоже прежнее мое лицо с довольно правильными чертами, но не представляющее собой ничего особенного. Гладкие каштановые волосы, немного насупленный взгляд еще не до конца проснувшегося человека и темные густые брови, которые делали меня похожей на отца. Брови в общем-то примирили меня с моим обликом, который я не особенно любила.

Я вспомнила вдруг о своем отце. Вспомнила его сильный приятный голос, его мягкую улыбку, когда он смотрел на меня, ту любовь, которую он испытывал ко мне. У нас были с ним искренние отношения. Я могла спросить его о чем угодно, и он всегда серьезно мне отвечал. Его присутствие придавало мне силу и уверенность в себе. Я походила и на него, и на мать, что также передалось и Эми. Девочка была очень похожа на Эмилиано, но нос у нее был Гризи.

Струя горячего душа помогла мне освободить голову от мыслей, которые теснились в мозгу. Слишком многое обрушилось за эти дни на мою бедную голову. Как мне сейчас не хватало Эмилиано, его вибрирующего мягкого голоса, его сильных нежных рук, его страстных горячих губ, искавших мои.

– Я всегда знал, что ты где-то есть и ждешь, – сказал он, поцеловав меня в первый раз.

Тогда я воспринимала это как банальную фразу, обычную для начала любовной интрижки, которая вскоре исчезнет в прошлом, не оставив никакого следа. Но все обернулось иначе.

Это произошло во время того нашего памятного полета в Париж.

Самолет приземлился в аэропорту Шарля де Голля, и поджидавший уже лимузин тут же доставил нас на рю де Севр, к мрачноватому приземистому особняку девятнадцатого века.

– Подожди меня здесь, пожалуйста, – попросил Эмилиано. – Я скоро вернусь.

Уходя, он взял с собой папку, а небольшой кожаный футлярчик положил в карман. Я знала, что Монтальдо приехал на встречу с очень известным писателем, который ждет его вместе со своим литературным агентом. Все пункты договора были уже согласованы. Оставалось только поставить подпись – и автор уступал ему права для перевода в Италии одной из своих самых нашумевших книг. В папке лежал договор, а в кожаном футлярчике пара золотых запонок от Беччеллати. Я понимала, что знаменитые авторы избалованы, как дети или примадонны, и издатель должен считаться с этим. Моя мать тоже была писательницей, и хоть не имела такой популярности, но тоже любила знаки внимания.

Иногда я сожалела, что не обладаю таким же талантом прозаика, как она. Не имея необходимого творческого дара, чтобы писать романы, я увлеклась журналистикой. Журналисты, исключая самых уж знаменитых, должны работать в общей упряжке, и обращение с ними, конечно, не такое, как с писателями, пусть даже и скромными. Мне самой приходилось при случае ублажать людей, у которых я должна была взять интервью. Не говоря уж о редакторах и издателях, в чьих руках судьба любого из нашей пишущей братии.