– А с чего ты взял, что я согласна? – с вызовом спросила я.

– Я это знаю, и довольно, – решительно заявил он.

И он был прав. Я чувствовала, что готова идти за ним на край света, что сделала бы все, что он захотел. Он нравился мне, я любила его. Меня все увлекало в нем: как он говорил, как двигался. Даже в этой его угловатой юношеской дерзости было что-то, что околдовывало меня.

Эмилиано отодвинул в сторону бумаги и взял мою вторую руку, как бы держа меня в своем плену.

– Я спрашиваю себя, как я мог жить без тебя все эти годы, – сказал он, нежно глядя в мои глаза.

– Но ты ведь даже не знал моего имени, – отшутилась я.

Стюардесса принесла нам бутылку шампанского в серебристом ведерке со льдом. Это был единственный момент, когда я почувствовала неудобство при мысли, что эта девушка, должно быть, видела подобные сцены много раз.

Ее отстраненная улыбка и та изящная ловкость, с которой она управлялась с сервировкой, свидетельствовали о высокой профессиональной выучке.

– Я все знаю о тебе, – сказал Эмилиано, когда стюардесса ушла.

– Послушаем, – подстегнула я.

– Диплом с отличием филологического факультета. Принята в издательство корректором. Краткая стажировка в отделе документации. Через шесть месяцев редактор в «Универсо Донна». Через год перешла в «Оридзонти» с повышением. После курсов повышения квалификации специальный корреспондент. Продолжать? – спросил он.

– Давай, – с вызовом сказала я.

– Ты была специальным корреспондентом вплоть до дня твоего увольнения. В прошлом, – продолжал он, – у тебя был роман, довольно серьезный, но не очень пылкий, с архитектором Джованни Полетти, консультантом одной нашей книжной серии. Ты бросала его и снова сходилась с ним пару раз. Потом связалась, но тоже не слишком прочно, с Арриго Бьонди, фотографом из «Оридзонти». Потом, примерно год, не встречалась ни с кем. Некоторые ухаживали за тобой, но не добивались успеха.

Я вспыхнула от унижения и злости.

– Досье собрано по всем правилам. – Я вырвала свои руки из его рук с энергией и силой, на которые не считала себя способной. – Значит, твои информаторы следили за мной даже в спальне, – рассердилась я.

– Эмилиано примирительно улыбнулся.

– В твоем случае они ограничились поверхностным наблюдением. Не верится, что я разговариваю с журналисткой, которой должны быть известны некоторые механизмы добывания информации.

– Гнусные, подлые! – вспылила я. – И коварные, – добавила я, пока он молча наливал мне выпить.

– Ты и вправду не знала, что многие фирмы заводят досье на своих служащих? – удивился он.

– Я считала это полицейским методом, давно вышедшим из употребления, – сказала я.

Эмилиано разразился смехом.

– Тогда они правильно сделали, что уволили тебя, – шутливым тоном сказал он. – В мире, построенном на вымогательстве и шантаже, определенная информация является необходимой. Я лично приказал убрать подслушивающие устройства из моего кабинета, но не уверен, что они не установлены в других помещениях нашего издательства. Таков мир, в котором мы живем, таковы правила игры, в которую мы играем.

– Постыдные правила, – обрушилась я на него.

– Не стану спорить, – согласился он. – Это, однако, не меняет существа дела.

– Уверена, что именно твои сестры заправляют этим деликатным отделом, – с презрением заявила я. – Если это вообще не их изобретение.

– На этот раз должен тебя разочаровать, – сказал он. – Идея принадлежала отцу. Он считал, что его издательство – это одна большая семья, где не должно быть секретов.

– Свои, тем не менее, он крепко держал при себе, – ядовито заметила я.

– Полагаю, что да, – согласился Эмилиано.

Самолет пошел на посадку и через десять минут приземлился. В стороне от летного поля нас ожидал роскошный лимузин. Было четыре часа пополудни.

– Думаю, мы больше никогда не увидимся, – сказала я, направляясь к стоянке такси.

Я чувствовала себя уязвленной, разъяренной этим грубым вмешательством в мою личную жизнь.

– Мы еще увидимся с тобой, Арлет. И намного раньше, чем ты воображаешь, – пообещал Эмилиано.

Он повернул меня к себе и крепко поцеловал, не обращая внимания на снующих туда-сюда людей, поцеловал так нежно и настойчиво, что у меня захватило дух.

– Отвези синьору домой, – приказал он шоферу.

Улыбнулся мне и добавил:

– А я возьму такси и поеду в издательство. Отдыхай. В восемь я за тобой заеду. Поужинаем вместе.

– Меня не будет дома, – солгала я в попытке вернуть хоть часть своего достоинства.

– Держу пари, что будешь, – возразил он, продолжая улыбаться.

И тут лицо Эмилиано расплылось и странным образом превратилось в лицо моей матери, которая, склонившись, нежно смотрела на меня.

– Час, – прошептала я, едва улавливая звук своего голоса.

– С возвращением, – сказала она.

– Что со мной? Где я была?

– Ты была в коме целых две недели. Сегодня ровно четырнадцатый день.

– Что со мной произошло? – спросила я.

– На тебя наехал грузовик. Возле нашего дома. Помнишь?

– А Эми? Где она? – спросила я, боясь, что с ней что-то случилось.

– Она дома. С ней все в порядке.

– А я где?

– В больнице.

– У меня страшно болит голова, – сказала я. – Твой голос доходит до меня как сквозь вату, точно у меня уши заложены.

– У тебя действительно ватные тампоны в ушах, – объяснила мать. – У тебя был воспалительный процесс, но он уже уменьшается. Но пока что ты должна набраться терпения. Худшее уже позади.

Понадобилось еще несколько дней, чтобы головная боль стала терпимой. Половина лица у меня была парализована, и меня кормили через зонд. Глаза опухли, рот был слегка перекошен.

– Вы поправляетесь прямо на глазах, – бодро утешил меня главный врач, который лично наблюдал за моим состоянием. – Понадобится еще физиотерапия, сделаем некоторые анализы, но вы вне опасности. А через пару недель и лицо придет в норму. – У него был уверенный вид человека, который знает, что говорит.

– Спасибо, профессор, – сказала я.

– Благодарите своего ангела-хранителя. Из таких ситуаций выходят живыми лишь чудом.

Я поклялась, что займусь этим немедленно.

Недавнее прошлое было для меня белым пятном, усеянным знаками вопроса. Я только знала, что вышла из дома вместе с дочерью, и помнила, что шла покупать с ней газеты. Потом была полная пустота.