он вздел голову, взглянул глазами полными слез, и еле сдерживая рыдания, понизив голос, почти до шепота, ответил:

– О, добрый дух, ты который пришел ко мне в тяжелый час, не проси меня о том, что я никогда не смогу выполнить, даже если бы я захотел. Есть вещи, которые я не могу изменить. Увы, и мой отец, и мои братья ничего от меня кроме нелюбви не могут получить. А теперь прощай. Лети свободный дух и помни мое сердце, никогда не забудет то, что сделал ты для меня.

Эрих выпустил руку Керка, и, развернувшись к нему спиной, горько заплакал. Наследник еще некоторое время оставался на месте потрясенный увиденным, еще какое-то время он был рядом с братом, ощущая, его искренние слезы, и едва уловимой рукой погладил Эриха по волосам, дунул ему: " Прощай". И схватившись за паутину, двумя руками полетел к собственному телу. Теперь Керк мог позволить себе лететь быстро, не выбирая дороги. И вскоре он очутился у края леса да тотчас замедлил свой полет. Миновав последние деревья, на самом краю луга он увидел себя, тело стояло на месте, немного покачиваясь и, что-то шептало. Наследник подлетел ближе и посмотрел самому себе в лицо. Тот Керк был очень бледен, в лазурном свете, душа разглядела синие, с черными прожилками губы, впавшие щеки, и закрытые, едва подергивающие глаза да мышцы лица. Керк обратил внимание, что губы монотонно, что-то шептали, он прислушался и разобрал повторяющиеся, отрывистые слова: « ДажьБог – спаси брата, ДажьБог – верни душу». Верно, тело наследника все еще продолжало шептать заговор. И тогда душа Керка просунула голову сквозь кафтан и грудь, и, втянув тело, оказалось на прежнем месте. Теперь слева от него едва колыхалось сердце, но, как только душа заняло свое положенное место, оно вдруг на мгновение остановилось, а после застучало, как бешенное так, что казалось, еще миг и разорвется на части. Душа легонько дунула на него и выпустила изо рта пузырь прозрачного, светящегося света, а когда пузырь коснулся трепещущегося сердца, то тут же лопнул, рассыпавшись на сотни маленьких огоньков, которые окутали все сердце, и оно стало биться ровнее и тише.

Глава пятнадцатая

Когда Керк очнулся, то обнаружил себя лежащим на земле. Солнце озарив алым отливом бледную голубизну неба уже выкатилось почти до середины на него, а это значит, что наследник лежал в таком состоянии уже долго. Керк попытался было сесть, но руки, ноги и тело плохо слушались его, точно он еще не до конца обрел себя. Тогда юноша глубоко и протяжно задышал, стараясь впустить в себя как можно больше воздуха и тем самым ощутить каждую частичку тела, а также всю плоть в целом. И через некоторое время к нему вернулось ощущение жизни, ощущение цельного, нераздельного, телесного существа. И как только это ощущение вернулось, наследник почувствовал страшную слабость и боль. Болело не просто раненое плечо, надрывно ныло все тело и руки, и ноги, и голова, при этом оказалось, что Керк очень замерз, и его лихорадило, будто он тяжело занедужил. Не было сил не то, чтобы идти, не было сил даже подняться. Однако наследник сделал над собой усилие, и подгоняемый мыслью, что из леса скоро выйдет брат, поднялся на ноги.

У Керка закружилась голова, перед глазами поплыл густой серый туман, тяжело ступая и покачиваясь, он двинулся к стану. Идти приходилось не спеша, часто останавливаясь и стараясь отдышаться, оттого дорога до стана казалась какой-то бесконечной. Наконец юноша достиг едва видимого, прозрачного шатра, который защищал стан, встал, и, собравшись с мыслями, начал читать заговор, чтобы разрушить щит: « Огненные стрелы Бога Перуна отскачите, земная любовь богини Мать-Сыра-Земля отпряди. Я создавший сей невидимый щит, его разрушаю, его разламываю. И слово мое твердо, и слово мое крепко!» – закончил наследник и муторно задышал, словно старик утомленный прожитыми годами и долгой дорогой. А перед глазами сызнова поднялась плотной стеной дымка, малеша помедлив Керк слегка потряс головой, изгоняя туманность с очей да пригляделся, стараясь разобрать, разрушился ли охранный щит. Да миг спустя вытянул руку вперед и неспешно двинулся к стану, но пройдя лишь пару шагов, внезапно наткнулся на еле видимую преграду и легонько вдавил ее вглубь. И тут, же уловил едва слышимый, словно кто-то в колокольчик звенит, звук. Рука Керка ощутила неясную рябь, каковая пробежала сквозь ладонь и прямо по щиту. Шатер нежданно и вовсе вздрогнул под рукой, натянулся, будто тугая тетива лука и оттолкнул наследника назад, да с такой силой, что тот не удержался, и упал плашмя на спину.

Оказавшись на земле, Керк немного отлежался, всматриваясь в наполняющееся голубизной небо, ощущая потребность уснуть, однако пересилив себя порывисто сел, понимая, что от испытываемой слабости ему не удалось разрушить щит. Посидев на земле совсем чуть-чуть, собираясь с силами, юноша сызнова поднялся, и пошатываясь из стороны в сторону подошел почти вплотную к сквозному шатру, вновь шепча заговор. И тогда заметил, как внезапно стали отрываться от земли, едва слышно дзинькая, тонкие полупрозрачные, слегка зримые паутины и испаряться в вышине, и когда последнее слово было сказано, паутинка-тетива напряглась, вздрогнула, отскочила от почвы, и, звеня, исчезла. Теперь щит был разрушен, наследник вошел в стан, и, остановившись, над почти уже потухшими кострами, прошептал присуху, чтобы разрушить над спящими людьми царящий магический сон: « Как вылетал ворон из-за Смородины реки, огненной реки. Как пролился дождь, и упала огненная молния Бога Перуна. И как Вы от слова моего закрыли глаза и впали в сон. Так лишь я преклоню голову свою к Мать-Сыра-Земле, и вы пробудитесь и проснитесь. И слово мое крепко!»

Дошептал Керк заговор, и, спотыкаясь, побрел к своему костру, у него не было сил даже подбросить сучья в затухающий огонь. Подойдя к своему плащу, он, точно подрубленное дерево, повалился на него, и лишь коснулся головой земли да сомкнул глаза, в тот же миг услышал, как мерное дыхание Дубыни прервалось, наставник крякнул, и сев потянулся за ветвями стараясь поддержать потухший костер. Тогда наследник болезненно содрогнулся, и расслабившись, позволил себе уснуть.

Керк спал совсем немного, да и сном это состояние назвать было нельзя, скорей всего забытье какое-то. Когда он открыл глаза, солнце показывало полдень. Чувствуя ломоту и сильный жар, страшную боль в руке, продрогший наследник сел, и огляделся. Около ярко-полыхающего костра, где он сидел, никого не было. Юноша посмотрел на светозарное пламя, и ему вдруг так захотелось лечь на него сверху всей грудью, и