— А сколько ты не спал? — спросил я.

— Сто двадцать часов или около того, — сказал Фрэнк.

Сто двадцать часов — это пятеро суток. Может, он на стимуляторах сидит? У меня куча знакомых, подсевших на стимуляторы, и даже Джун мне рассказывала о каких-то своих одноклассницах, которые крепко на этой гадости сидят. Если сделать сразу несколько заходов, один за другим, то так вставит, что несколько суток запросто можно не спать.

— Ты — торчок, что ли? — поинтересовался я. Но Фрэнк отрицательно покачал головой.

— После того как я убил двух человек — это произошло в том же городке, где я зарезал лебедя и выпил его кровь, — меня по рекомендации полицейских, которые вели допрос, отправили в психушку. Если не ошибаюсь, это была военная больница. С тех самых пор как я побывал на вершине холма, чувство, что весь мир лежит у моих ног, но при этом я полностью от него отрезан, так меня и не покидало.

Короче, в этой больнице меня под завязку накачали лекарствами. Там было принято подмешивать лекарство в еду, а если я отказывался есть, то специальной палочкой с силиконовым шариком на конце еду насильно проталкивали мне в горло. Вообще-то эта палочка была предназначена для людей, которые не могли сами глотать — людей с раком горла и тому подобное. В общем, в конце концов меня посадили на жидкую диету и кормили как на убой, ну и лекарства, я думаю, тоже имели побочный эффект, так что очень скоро я безобразно растолстел, стал бледным как мертвец и вообще даже не верил, что я — это я. Я ощущал себя тряпичной куклой, набитой не то опилками, не то какой-то синтетической дрянью. Этакий ватный человек. И ощущение, что я — это вовсе не я, не покидало меня потом в течение многих лет.

Наверное, потому что это действительно был вовсе не я. Впрочем, все эти самокопания: я — не я, по большому счету абсолютно бессмысленны. Копайся в себе сколько хочешь, режь себя на куски: единственное, что ты найдешь, — это плоть, кровь и кучку костей.

Год я провел в больнице, после чего меня выпустили. Я стал таким ужасно толстым, что тело меня не слушалось. Наша семья переехала в другое место-в маленький городишко в штате Вирджиния. Ни отец, ни братья со мной не разговаривали. И только через десять лет, когда я уже был совершеннолетним и сидел в тюрьме, мой старший брат пришел как-то меня навестить и сказал мне одну замечательную вещь. Он сказал, что они не хотели со мной говорить не потому, что я убийца, а потому, что я был безобразно толстым и от этого казался им кем-то абсолютно чужим. «Мы не знали, как себя вести в твоем присутствии, о чем с тобой говорить» — так сказал мне мой старший брат.

А совсем не спать, но при этом сохранять ясность мысли я научился уже после того, как меня в четвертый раз отправили в психушку и удалили часть головного мозга. Слышал когда-нибудь про лоботомию? Это такая операция, которая заключается в том, что врач сверлит пациенту дырку в черепе, засовывает туда специальный инструмент типа топорика для льда и водит этим топориком в разные стороны для того, чтобы расщепить нервные волокна в белом веществе. Короче, меня отправили на эту операцию. После нее я должен был стать совсем смирным. В Америке врачи развлекаются с мозгами своих пациентов кто во что горазд, именно поэтому у нас такая сильная школа нейрохирургии.

К тому времени, когда мне вырезали кусок мозга, мне исполнилось пятнадцать и я уже вовсю увлекался всякой чернухой. Меня все время переводили из больницы в детскую колонию, а оттуда снова в больницу и так без конца. А в этих местах известно какие люди сидят, вот я и научился разным полезным штукам типа того, как перерезать человеку горло, чтобы кровь не хлестала, или в каком именно месте нужно воткнуть нож в ахиллесово сухожилие, так чтоб хлопнуло. Ну и кроме того, я научился гипнотизировать людей. Я даже удивился, до чего это оказалось несложным делом…

Знаешь, я вовсе не хочу, чтобы ты думал, будто я убиваю ради самого факта убийства. Это вовсе не так. В тот самый момент, когда все происходит, я, как правило, задумываюсь о том, что, наверное, в мире есть немало других вещей, которыми я мог бы заняться. И тогда у меня возникает чувство, что я стою на пороге важного открытия, что я вот-вот пойму, как жить дальше.

Тебе не кажется странным, что только в момент убийства я могу сосредоточиться на своей собственной жизни? Моя голова начинает работать на полную катушку, и мне кажется, что именно сейчас я открою в себе что-то такое, что в корне все изменит… Кенжи, ты когда-нибудь лежал в психушке?

Фрэнк рассказывал какие-то ужасные вещи, но большинство из них я был просто не в состоянии воспринять. Тем не менее все, что он говорил, оседало, оставалось где-то внутри меня. Я слушал его, как слушают музыку, когда мелодия и ритм проникают в тебя не через уши, а словно просачиваются сквозь поры твоей кожи. Я весь наполнился этим неспешным рассказом, и поэтому, когда Фрэнк спросил меня, не лежал ли я в психушке, этот вопрос вовсе не показался мне странным.

— Нет, — просто ответил я. Более того, пока Фрэнк все это говорил, мне ни разу не пришло в голову, что он сумасшедший. У меня вообще было такое ощущение, что он рассказывает мне какой-то древний миф: «Давным-давно были такие жестокие времена, когда люди убивали и поедали друг друга…» Я как будто бы полностью потерял способность отличать нормальное от ненормального, хорошее от дурного. Меня захлестнуло дикое чувство беспокойства, которое таило в себе возможность какого-то немыслимого освобождения. Абсолютное освобождение от всех докучливых мелочей, которыми переполнена наша жизнь. Это было фантастическое чувство. Как если бы границы между мной и внешним миром вдруг исчезли, перестали существовать. Все вокруг двигалось, скользило, дрожало.

Меня затягивало в какую-то гигантскую невидимую воронку.

— Психушка — это очень любопытное место. Например, именно там я впервые услышал рассказ о психологическом эксперименте с котом. Его проводили следующим образом: кота сажали в специальную клетку. В пол клетки была вмонтирована кнопка. Если кот нажимал на кнопку, ему давали еду. Через некоторое время кот привыкал к такому распорядку — он нажимает на кнопку, ему дают еду, — и тогда его пересаживали в другую клетку и денек-другой морили голодом. После чего снова возвращали в первую клетку с кнопкой. Только теперь вместо еды, нажимая на кнопку, животное получало электрошок. Очень слабый электрошок, не сильнее дуновения ветерка, но эффект был такой же, как от сильного удара током. Кот становился беспокойным, потом у него начинался невроз, он терял аппетит, отказывался от еды и в итоге умирал от голода.

Интересный опыт, правда? Мне о нем рассказал один человек, занимавшийся психологическим тестированием. Ты знаешь, что такое психологический тест? Я, наверное, сотню таких тестов прошел. Почти все из них знал наизусть. К двадцати годам я разбирался во всей этой психологической чепухе лучше, чем те, кто меня тестировал. Самый известный тест — это, конечно, «Миннесотский многоаспектный личностный вопросник». Хочешь, я тебя протестирую?

Меня страшно заинтересовал рассказ про кота. Я очень хорошо себе представил, как тот своей мохнатой лапкой давит на встроенную в пол кнопку. Он знает, что за это ему дадут еды, и эта мысль его, должно быть, радует. А потом его морят голодом и сажают в ту же самую клетку, и то, что раньше доставляло радость, теперь приносит страдания. Все очень легко объясняется, но кот-то этого не понимает. Ему не хватает информации, чтобы адекватно оценить ситуацию, в которой он оказался.