Она собрала вокруг себя Мари, Курта и Ленза.

— Все вы, — строго прошептала она и указала на каждого пальцем, — если не хотите услышать вопросы, на которые мы не сможем ответить, ведите себя прилично!

Вскоре начались танцы. Небольшую городскую площадь выложили досками, чтобы создать ровную поверхность. Десятки людей смеялись и кружились рука об руку, а Мари тут же вспомнила их с Куртом первый и единственный танец, и это воспоминание чуть не заставило ее заплакать. Он тогда был таким красивым… Он и сейчас красивый, конечно, но тогда, несмотря на его явный страх, его юные глаза светились еще и надеждой.

Тогда она впервые ощутила на себе его магию. И проклятие тут было не причем.

Внезапно ей захотелось ощутить всё это снова и, хоть они всё еще не разговаривали, в ней вдруг проснулось глупое желание… Может, он всё-таки пригласит ее потанцевать? Или, может, она сама будет достаточно смелой, чтобы переступить через гордость, и позовет его танцевать?

Но когда она повернулась к нему, все мысли о танцах тут же улетучились. Она с ужасом узнала тот самый пустой взгляд на его лице.

— Твой жених еще не пригласил тебя на танец?

Мари подпрыгнула от неожиданности. Обернувшись, она увидела рядом Гензеля. Его рыжие волосы был зачесаны назад, а чистая белая рубашка и синие брюки ему очень шли.

— Это же он? — Гензель кивнул на Курта.

— Д-да-а… — протянула Мари. — Ему… просто нехорошо.

— Может, потанцуешь со мной, пока он приходит в себя?

Мари оглянулась на Курта и увидела, как он уходит прочь. Все ее надежды на примирение смыло новой волной раздражения. Серьезно? Он просто уходит? Что ж, раз ему всё равно…

— Прекрасная идея, — улыбнулась она Гензелю.

Они взялись за руки и отправились в центр площади.

— Если бы ты была моей невестой, — усмехнулся Гензель, — я бы не выпускал тебя из виду даже на смертном одре.

Мари рассмеялась, довольная комплиментом. Музыканты завели новую быструю мелодию, и Гензель ее закружил. Вокруг нее были улыбки и смех, так что она позволила себе раствориться в моменте и просто получать удовольствие.

Старые друзья были в восторге, когда в танцующей с Гензелем девушке узнавали Мари. Музыка давала мало времени для болтовни, но ее это устраивало. Признания и восторга в их глаз было достаточно.

Когда они с Гензелем устали и отошли к столу, чтобы перевести дух и попить, Мари задалась вопрос, какой сейчас была бы ее жизнь, если бы она не уезжала? Если бы Варин не повелся на речи Айзека?

Ей бы дали шанс стать настоящей Летней девой. С ней бы говорили, шутили, смеялись. Может, она уже была бы замужем. И, может, даже за Гензелем. Как бы он сделал ей предложение? Мари вообразила себе что-то очень милое и романтичное — например, знойным утром у виноградников или на крыльце ее дома ясным звездным вечером.

Что-то более душевное, чем сделка между ней и Куртом.

Его всё еще не было видно.

Чувство вины и разочарование боролись внутри нее. Уже не только Гензель, но и Мэнни Ридлер и парочка других парней просили у нее танец, а Курт… Он даже не попытался вмешаться.

— Прогуляемся? — предложил Гензель. — Тут становится душно, мне нужно немного воздуха.

Мари кивнула, и они отошли от столов, подходя поближе к деревьям. Ночь была теплой и свежей.

Мари старалась держаться от друга на почтительном расстоянии, чтобы по Майсену не поползли лишние слухи. Около минуты они шли молча, что не могло не радовать Мари сейчас. Когда же Гензель заговорил, его слова звучали тепло и одновременно печально.

— После твоего отъезда всё было по-другому, Мари. Некоторые говорили, что твой отец ушел искать волшебницу для твоей мамы. Другие говорили, что она умерла, а он потерял рассудок. И мне… Я думал, что это несправедливо, что они забрали тебя.

Мари молчала, помня о настоящей причине их отъезда.

Они остановились на краю дороги. Даже в темноте и отблеске факелов Мари смогла разглядеть румянец, который покрыл щеки Гензеля.

— Я… — нервно начал он. — Я всегда знал, что будешь красивой, но чтобы настолько…

Мари почувствовала, что и сама краснеет.

— Спасибо, — пробормотала она.

Их глаза встретились.

— Ты счастлива, Мари? — спросил Гензель. — Я имею в виду… с ним?

Она замялась.

— Курт хороший человек. Он заботится о своей семье и много работает, чтобы защитить их…

— Но ты…

Гензель не успел продолжить свою мысль, потому что из тени деревьев к ним вышла высокая фигура.

— Это не твое дело, — прорычал Курт.

Он подошел к ним вплотную, стараясь отгородить Мари от ее друга.

В ней смешалось столько эмоций, что она уже не могла разобрать, какая из них сильнее. Вина, стыд, гнев, раздражение — всё это грозило убить ее на месте.

— Курт… — начала она.

— На твоем месте я бы убрался отсюда сейчас же, — сказал он Гензелю.

Тот выглядел на удивление спокойным. Самым спокойным из них троих. Несколько секунд он смотрел Курту прямо в лицо, а потом перевел взгляд на Мари.

— Спасибо за танец, — сдержанно сказал он. — Если тебе будет нужно, ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь.

С этими словами он развернулся и отправился обратно в толпу.

Несколько мучительных секунд Курт и Мари стояли в тишине. Он не поворачивался, а когда повернулся, ей показалось, что о ту боль, которая горела в его глазах, можно обжечься.

— Нам пора возвращаться в лес, — сказал он.

Глаза Мари расширились.

— Сейчас?

— Можем поехать завтра на рассвете.

Мари показалось, что она начала задыхаться. Ее пульс стал учащаться слишком быстро, а мир больше не выглядел ровным. В глазах всё поплыло.

— Нет… Нет, я не готова уйти! Я не могу!

Ее слова звучали истерично, а голос стал на несколько тонов выше.

— Я не готова жить без солнца!

Какая глупость. Сколько еще она могла притворяться, что они с Куртом пробудут в Майсене вечность? Жизнь, которую она представила себе во время танцев, снова пронеслась у нее перед глазами. Та, которой у нее никогда не будет.

Вместо нее, вместо улыбок и смеха будут серость и обреченность. Со временем волк сожрет всё больше и больше сознания Курта, а магия убьет Мари до того, как она поседеет. А любые дети, которым они дадут жизнь, будут повторять их судьбу снова и снова, причем семикратно. Стая продолжит расти, требуя больше порядка и человечности.

— У нас всего три дня, — сказал Курт. — Я надеялся…

Его голос оборвался, когда он увидел,