– Он знал о том, втором?

– Знал. Видел, как я переживаю, и все равно надеялся.

Надо же. Просто как в глянцевом журнале – такая любовь.

– И ты его вот так – с ходу полюбила? А насчет второго успокоилась?

– Нет. Я же не механизм, чтобы включать и выключать чувства. – Ольга поставила тарелки на полку. – Сначала я Валеру просто очень ценила и уважала. Он увлеченный и талантливый человек, отлично знает дело, которым занимается. И верный друг. Конечно, как мужчина он мне тоже нравился, если нет симпатии, остальное пустой звук. Но любовь… нет. Скорее – преддверие любви. А вот полюбила я его уже намного позже, девчонкам был где-то год. Может, и раньше – но осознала только тогда. Пока дети были маленькие, он не ездил ни на какие раскопки, работал дома и возился с детьми. И вдруг ему звонят из Калифорнийского университета и зовут на какие-то новые культурные слои, и я понимаю, что он очень хочет поехать, но оставить нас не может. И я ему говорю – езжай, а сама чувствую: не хочу, чтобы он уезжал. Я хочу просыпаться утром рядом с ним. И засыпать с ним. И… просто разделить с ним свою жизнь. Мне с ним спокойно и комфортно. Тогда я и поняла.

– А тот, другой?

– Ну а что он… Ему за полтинник уже. Меняет финтифлюшек двадцатилетних одну за другой. А им только деньги его нужны, а сам он… Он хороший человек, и мне жаль, что он делает все это со своей жизнью. Мы по-прежнему дружим, видимся, я слушаю его жалобы и думаю о том, что я любила его – а не деньги, которых у него без счета, он был мне нужен, как никто на свете после смерти первого мужа. А теперь он мне хоть и друг, но чужой мужик. Умный, добрый, нежадный, но глупо и непонятно зачем растрачивающий себя с этими ссыкухами, которым до него и дела нет, а он с его умом не может этого не понимать. Мне обидно за него.

– Странно это.

– В мире много странного, Лина, а уж отношения между людьми – вообще странная вещь.

– Но не всегда же!

– Не всегда. – Ольга вздохнула и выглянула в окно. – Но ведь и людей, подобных нам, не так много на свете.

Каких это подобных нам? Хотя, конечно, назвать нас обывателями сложно.

– Есть люди, которым достаточно их маленького мирка: простая жизнь, семья, дети, работа, квартира, кредит на машину и грядки на даче по выходным. Дома – засолка огурцов и просмотр телевизора. Все, что выбивается из этой схемы, таким людям непонятно и страшно, и они всеми силами пытаются отмежеваться от непонятного. Собственно, твой муж и твоя свекровь – типичные представители маленького мирка. Они и тебя в него пытались втиснуть изо всех сил, а ты не втискивалась, да?

Не втискивалась. Не позволила развести на нашей даче грядки, не смотрела зомбоящик и понятия не имела, кто такие «интерны». Если меня интересовал фильм, я смотрела его в Интернете, но это были уж никак не «Солдаты» или «Счастливы вместе». В Интернете я не заводила аккаунтов в соцсетях – всегда считала это глупостью, просматривала только профильные сайты. Конечно, ни в какой мирок с засоленными огурцами я не вписывалась, это правда. Но не из-за этого же они пытались меня убить? Им просто нужна была моя квартира.

– Вот видишь. Тебе всего этого было не то что мало – ты в их мирке задыхалась. Потому что у тебя есть какие-то идеи, ты человек творческий, какая там дача в помидорах, когда ты видишь цветы и хочешь их рисовать, ты придумывала что-то свое, новое, мир такой большой, тебе все хочется знать. А тут обычный мужик, для которого ты – как инопланетянка. Пойми одну простую вещь: если бы ты была как они, то ни о каком киллере и речь бы никогда не зашла. – Ольга вытирает стол и аккуратно кладет полотенце на место. – Ты бы ездила на дачу, полола с ними грядки, родила бы ребенка, и ни свекровь, ни муж даже не подумали бы о возможности другого сценария. Ты была бы любимой женой, хорошей невесткой, ходила бы с ними в гости к их родственникам, и родственники ходили бы к вам на всякие там именины, поедали бы салат оливье и пили водку. Их маленький мирок был бы и твоим тоже, и всех бы это устраивало, тебя в том числе. Но дело в том, что ты не такая, как они. Ты с ними скучала, ты чувствовала себя взаперти, они сначала злились, потому что не понимали, что ты, собственно, такое, а потом просто отрезали тебя от себя. Это значит, что в их глазах ты не была человеком.

– То есть как это?

– Называется психология подсознательного, Лина. В любом сообществе людей, которые объединены традициями, социальными связями и представлениями о том, как должно быть, существуют и социальные табу в виде заповедей. Но если в это сообщество попадает кто-то, кто не разделяет их традиции и представления о том, как должно быть, мало того – игнорирует эти материи, то большинство носителей таких социальных предрассудков не воспринимают отличающегося от них человека как равного себе, а значит, на него не распространяются социальные табу, бытующие в этой среде. То есть такого гражданина можно и даже не грешно убить, ограбить или сделать еще что-то, чего бы никогда не сделали со «своим». Это действует как для больших сообществ типа наций и расовых групп, так и для отдельно взятых прослоек населения в пределах одной расовой группы и нации. Я сложно объясняю…

– Нет, я поняла.

Отчего же не понять. Я презирала свою маму – она не вписывалась в мои представления о том, какой должна быть мать. Бабуля презирала своего мужа, а Петькиного папашку до сих пор в грош не ставит, хоть он ей родной сын. Потому что они не вписывались в ее личные представления о том, как должно быть. То есть мы все подчиняемся неким социальным неписаным законам.

Вот, например, нынешняя ситуация. И граждане, которых мы успешно утилизировали. Я не парюсь из-за их безвременной кончины, потому что я не вижу в них людей? То есть в теории я понимаю, что они люди, а практически я поступаю с ними, как с неодушевленными предметами, и меня это не волнует. Как не волновала бы моя смерть ни свекровь, ни мужа. Это что же получается, мы все каким-то образом разделили друг друга по признаку свой-чужой? Сколько же таких групп существует? И если все примутся друг друга убивать…

– Не надо утрировать. – Ольга смеется. – Не все друг друга убивают, хотя убийства в пределах одной группы случаются довольно часто. Убийство вообще с древних времен считается одним из сильнейших аргументов в споре, такова человеческая природа, и никакие столетия цивилизации ее не изменят. Ладно, заболтались, пора отдыхать. Я утром заскочу к Мирону, а потом к детям в Озерное поеду.

Это как раз понятно, у детей ветрянка.

Я иду в душ, попутно забросив свои шмотки в стиралку. Ольга загрузит свои и включит.

Мысли мои разбегаются в разные стороны, и не ухватить, а ведь я пытаюсь понять, кто может хотеть моей смерти настолько рьяно, что посылает одного убийцу за другим – а главное, у кого есть мотив и деньги на такие капризы. И по всему выходит, что ни у кого из тех, кого я знаю.

Теперь я должна думать о том, когда придет следующий охотник за моей головой. И если ранее мне иррационально везло, не факт, что эта тенденция сохранится. Но я хочу спать. И у меня есть куча всяких планов, причем засолка огурцов среди них не значится.