– И эта особа просто повесила трубку! – закончил Валера.

– Какой кошмар, – покачал головой Эдуард.

– Какой кошмар, – присоединилась к его немногословному осуждению я. Надеюсь, получилось у меня довольно искренне, – но я непременно с этим разберусь. Обещаю.

– Ты и правда хочешь написать обо мне? – уточнил Валера.

– Давай сначала посмотрим твои работы.

С замиранием сердца я перебирала вешалки. Вот оно! Есть!! Как знакомо мне это чувство – когда я прикасаюсь к красивой одежде, у меня даже кончики пальцев горят!

Творения Валеры и впрямь выглядели интересно. Если бы я заранее не знала, что платья выполнены из бумаги и фольги, ни за что не догадалась бы. Потому что они смотрелись, как вещи от кутюр. Волшебные свадебные наряды. К горлу подступил комок. По-моему, я уже упоминала, что у меня чутье на талант. И на талантливо скроенную одежду я не могу смотреть спокойно – я чувствую умиротворение и волнение одновременно, как искусствовед, впервые увидевший оригинал «Джоконды».

– Это… это потрясающе, – выдохнула я, – у меня слов нет…

Валера сиял как новенький пятак.

Некоторые платья были надеты почему-то на синие манекены, иные просто висели на кривеньких плечиках. Всего их было около двадцати – настоящая коллекция.

Я сразу же поняла, что не могу не написать об этом.

– Валера, на этой неделе к вам приедет наш фотограф!

– Так, значит, ты будешь писать о нем, Шурка? – обрадовался Эдик.

– Естественно! Только мы, кажется, уже договорились о Шурке.

– Это хорошо, – проигнорировав мое последнее замечание, протянул он. – Валера давно мечтает пробиться в прессу. Но это сложно.

– Они что, все слепые? – поразилась я. – С другой стороны, это хорошо. Наша газета будет первой. Ой, я уже знаю, как преподнести этот материал! Это будет нечто!

– Может, хочешь примерить? – подмигнул Валера. – Только без обид. А то я тут одной девчонке платье померить предложил, а она решила, что это я ее так замуж зову. А когда я начал отказываться, ко мне заявились два ее старших брата и пытались выломать дверь.

– У меня братьев нет, – успокоила я «сердцееда» Валеру.

– А что, Шурка, давай! – радостно воскликнул Эдик. – Ты в этом платье будешь… как… как…

– Как баба на чайник, – с нервным смешком подсказала я, – не думаю, что мне идет свадебное платье.

Признаться честно, я соврала. Такое платье просто не могло мне не подойти. Это же была мечта, а не просто платье.

Я провела пальцем по подолу ближайшего ко мне платья. Естественно, мне хотелось немедленно его надеть. Но где-то я читала, что мерить чужое свадебное платье – плохая примета. С другой стороны – феминистки ведь не должны верить в глупые приметы, правда же?

Эдуард заметил мои колебания.

– Что, Шурик, испугалась? Боишься семь лет замуж не выйти?

– Почему семь лет? По-моему, это когда на углу стола сидишь. И вообще, я в приметы не верю. Просто испачкать боюсь.

– Это правильно, – похвалил Эдик, – Валера так трудится над каждым платьем. Он не переживет, если что-нибудь испортится… Но жаль. Тебе бы пошло… А кто знает, – он нахмурился, – может быть, когда-нибудь мы с тобой…

Я удивленно вскинула на него глаза. Неужели он тоже влюбился в меня с первого взгляда? И собирается на это намекнуть?! О Боже, Боже! Что мне делать? Радостно броситься в омут страсти вниз головою или немного покочевряжиться, цену себе набить?

Между нами висело свадебное платье. Белое, длинное, полупрозрачное. Самое красивое платье на свете.

Эдик молчал.

– Может быть, когда-нибудь мы с тобой что? – подбодрила я его.

Он потрепал меня по обритой голове.

– Неважно. Ладно, Шурик, что-то мы с тобой засиделись в гостях.

* * *

Признаюсь, мне даже не верилось, что все это и в самом деле происходит со мной. Собственная легкомысленность (прошло чуть больше месяца после разрыва с Весниным, а я уже готова шептать задыхающееся «да» в ухо другого мужчины!) и пугала меня, и пьянила, и завораживала.

Мы встречались почти каждый день.

Вот что показалось мне действительно странным: Эдуард даже не пытался затащить меня в постель, хотя подходящих моментов было сколько угодно. Первую неделю это мне даже нравилось, я объясняла его старомодную сдержанность романтичностью (с ума сойти! Мне достался последний романтик в Москве! Да еще и миллионер!), но потом я насторожилась, заподозрив неладное. В самом деле: почему он так себя ведет? Мне будет двадцать семь, ему тридцать пять. Возраст ложной скромности давно остался позади.

Либо я испорченная натура, либо мой идеальный миллионер…

– … импотент! – счастливо рассмеявшись, подсказала Жанна.

Мы находились в салоне красоты с пошловато-приторным названием «Купидон», специализирующемся на интимных стрижках. Беззастенчивой Жанне вздумалось подстричь лобковые волосы в форме сердечка и покрасить их в красный цвет. Она попросила меня находиться рядом для моральной поддержки. И вот теперь Жанна лежала на кушетке, храбро растопырив голые ноги, между которых с видом опытных акушеров-гинекологов суетились сразу три стилиста.

Я же сидела рядом на неудобном высоком табурете и не знала, куда глаза девать. Разворачивающееся передо мной босховское зрелище казалось мне отвратительным. Клочки жестких курчавых волос с Жанниного лобка летели во все стороны, едко пахло краской. А Жанна, которую ощипывали, как рождественского гуся, еще умудрялась сохранять невозмутимый и даже вполне светский вид.

– Твой хваленый Эдичка – импотент! – повторила она.

– Нет, я не думаю так, – неуверенно возразила я, однако сердце мое тоскливо заныло. Неужели… неужели она права?

– И какова же твоя версия? – насмешливо поинтересовалась Жанна.

– Не знаю… Может быть, он просто так воспитан. В конце концов, не так уж и много времени прошло.

– Сколько именно?

– Двенадцать дней. И у нас было одиннадцать свиданий.

Жанна фыркнула и отвернулась к стене.

– Ты, должно быть, шутишь, дорогая. Одиннадцать свиданий, и он даже не попытался тебя поцеловать. О чем это говорит? По-моему, все ясно. Либо импотент, либо голубой.

– Ну почему же. Мы целовались.

– И во время поцелуя он не возбудился? Тебя саму-то это не насторожило?

– Может, и возбудился. Мне-то откуда знать.

– Ну-у, милая моя, это просто детский сад, – снисходительно протянула Жанна, – ты же не вчера на свет появилась. Возбужденный мужчина не может думать ни о чем, кроме собственного возбужденного пениса. А если уж рядом находится кто-то, его пенису симпатичный… Такого ни один нормальный мужик не упустит!