– УХОДИ-И-И!

– Сейчас, сейчас.

Я отступаю. Жалкая и побежденная – самая плохая на свете мать. Я направляюсь к двери, оставляя дочь в одиночестве. Ее всхлипывания похожи на шум моря, она причитает, как чайки над Камускроссом, и я ничегошеньки не могу поделать с ее отчаянием и тоской.

Я таращусь на закрытую мной дверь, там золотыми блестящими буквами написано «ЗДЕСЬ живет Лидия» и «Не входить». Я едва не плачу, но сдерживаюсь. Слезы мне не помогут, да и эмоции – тоже.

Мои размышления прерывает негромкий рокочущий голос:

– Я слышал.

Энгус стоит в холле в трех ярдах от меня, на пороге гостиной. В камине трещат дрова, я вижу теплые отсветы пламени.

– Эй!

Он раскинул руки в широком объятии. А я мечтаю ему врезать от всей души. Но какая-то часть меня стремится в его объятия.

Мне до сих пор хочется секса.

Если что-то происходит, мне очень хочется секса. Думаю, это, скорее всего, секс из ревности. Из-за книжки с автографом Имоджин. Меня охватывает желание. Я хочу овладеть Энгусом, пометить его, доказать, что он – все еще мой. Как он в свое время вступал во владение мной.

И еще мне просто хочется секса. Нам его никогда не хватало.

Энгус делает шаг по направлению ко мне.

– Прими все, как есть. Ты ничего не можешь изменить, – произносит он и подходит еще ближе. – Да, ей очень тяжко, но ей станет лучше. Возможно, ей понадобится профессиональная помощь. И нам, наверное, тоже. Слушай, позвони-ка тому парню – ну, в Глазго? Как его фамилия, Келлавей?

Его руки находят мои. Я вижу, что он хочет того же, что и я.

В моем взгляде появляется нежность, я приоткрываю губы и поднимаю лицо навстречу ему. Его губы сливаются с моими. И мы целуемся, мы не целовались уже месяц, даже три.

Потом мы раздеваемся. Лихорадочно, как подростки. Я стягиваю с него свитер и отбрасываю прочь, он расстегивает кнопки на моих джинсах. Мы вваливаемся в гостиную, он хватает меня и несет на руках, и мне нравится, я хочу, чтобы он меня нес. Сделай это. Энгус Муркрофт. Трахни меня.

И он меня трахает – классно. Вот что мне сейчас нужно. Он берет меня – прямо здесь и сейчас, как раньше. Я не нуждаюсь в прелюдиях и в прочей ерунде. Я хочу чувствовать его внутри себя, это разрешит сомнения хотя бы на несколько минут.

Он страстно целует меня. Он покусывает меня за плечи, переворачивает и снова входит в меня. Я вцепляюсь в подушку и полностью отдаюсь ощущениям.

– Сара, я люблю тебя!

– Пошел ты!

– Сара!

– Сильнее! – кричу я.

– Ах!

Он обнимает меня, прижимая мою голову к подушке, как будто собирается сломать мне шею – щелк, и все! Я оборачиваюсь, вижу сердитый блеск в его глазах и начинаю двигать бедрами – вверх, вниз, выталкивая его из меня. Я переворачиваюсь, мне жарко, мое тело блестит от пота, я вот-вот кончу. Я хватаю его руку и кладу обратно на свою тонкую шею.

– Трахай меня, как тогда Имоджин трахал!

Он ничего не говорит. Даже не моргает, его большой палец лежит как раз на моей глотке. На трахее. Он может нажать. Запросто. Но вместо этого он твердо и яростно смотрит мне в глаза, затем поднимается, толчком опрокидывает меня на спину и опять входит в меня.

– Она кончала? – спрашиваю я. – Когда ты ее трахал – она кончала? Все, как сейчас?

Но теперь-то он со мной – его сильная рука лежит на моей белой шее, я представляю, как он трахает ее – мою лучшую подругу, и я хочу его возненавидеть, и я его ненавижу. Но все-таки наступает оргазм – мой собственный – головокружительный и безудержный.

Почти одновременно со мной кончает и он – резко подается вперед, задерживает дыхание и отдувается. Выходит из меня и падает рядом. К биению двух сердец присоединяется море за окном.

– У меня никогда не было романа с Имоджин, – говорит он.

– У тебя в комоде книга. С ее подписью.

Мы лежим под пуховым одеялом, голые и потные, и глазеем в потолок. Там огромное сырое пятно, которое кажется гигантским в тусклом свете лампы возле кровати.

Сумерки сменились тьмой, остров освещают лишь звезды на небе.

– Ты видела? – спрашивает он.

– Книга подписана: «Люблю. Имми. Целую, целую, целую».

Он молчит.

Я поворачиваюсь, мельком взглянув на него. Он уставился вверх, его красивый профиль напоминает каменные статуи рыцарей на гробницах в церкви. Я ложусь на спину и тоже утыкаюсь взглядом в потолок.

– Она дала тебе книгу о супружеской измене. Ты никогда такого не читал. Она написала там «люблю», и поцелуи. И теперь ты утверждаешь, что ты с ней не трахался.

– Я с ней не спал, – возражает он. – Ничего у нас с ней было.

Он делает роковую паузу, по которой мне все становится ясно, и произносит:

– Только один разок.

Холодный бриз играет полузадернутыми шторами.

Я беру себя в руки. И задаю очевидный вопрос:

– И когда, Энгус? Той ночью?

– Ночью, когда это случилось? – вскидывается он. – Господи, Сара, конечно нет!! Все, что я тебе тогда сказал, было правдой. Я заехал к ней, когда возвращался с работы. Уж поверь мне!

Я в нерешительности. Возможно, он не врет. Его слова звучат убедительно.

Но…

– Но ты признался, что у вас было.

– Это произошло позже, Сара, уже после того, как Кирсти упала, – говорит он. – Ты… ты настолько закуклилась в своем горе, ты обезумела от горя.

– А ты, похоже, нет?

– Что ты несешь! Господи, я сильно страдал, но по-своему, оттого и пил! Но к тебе и прикоснуться было нельзя, ты меня даже близко не подпускала.

Не помню я такого. Я не превратилась в недотрогу, свихнувшуюся после гибели дочери. Но пусть лжет дальше.

– И ты в поисках крепких объятий прыгнул в кровать Имоджин – моей лучшей подруги?

– Я нуждался в утешении, а ты была недостижима. Мы с Имми всегда ладили… мы были друзьями. Помнишь, она была с нами – в самый первый вечер, когда мы познакомились?

Я не хочу на него смотреть и сверлю взглядом потолок. За окном пронзительно вопит морская птица. Мне теперь понятно, почему Имоджин Эвертсен осталась рядом со мной, когда почти все остальные друзья со временем пропали. Ей стало стыдно. Но из-за ее постоянных угрызений совести наша дружба сложилась очень непросто, и она уже никогда не будет прежней.

– Но я хочу знать, – продолжаю я. – Когда это случилось, Энгус? Когда ты с ней переспал?

Долгий вздох.