– Я… я по кускам разваливался… Все произошло примерно через месяц… Мы выпили несколько бутылок, разговаривали. Она и начала… Поцеловала меня. Инициатива принадлежала ей, точно. И я ответил… Но я остановился, Сара… сразу после первой ночи. Сказал, что хватит.

– А книга?

– Она прислала ее неделей позже. Сам не пойму, зачем.

Я погружаюсь в размышления. Значит, Энгус переложил вину на Имоджин. И что? Когда он сказал «хватит»? А может, они целую ночь совокуплялись? Или все выходные напролет? Утром они целовались и хихикали или нет? Какая вообще разница? Я отчего-то менее зла, чем думала. Я слишком индифферентная и слабо реагирую. Я боялась мужа, а теперь я его презираю. Но даже сейчас, когда я хочу, чтобы он был от меня как можно дальше, я не представляю, что буду без него делать – ведь мы же застряли на острове Торран.

Фактически он до сих пор мне нужен, хоть я и терпеть его не могу.

– Сара, я нуждался в поддержке. Мне надо было выплакаться, поверь мне. А Имоджин совсем не то подумала, и ей самой очень-очень стыдно. Честно, Сара.

– Как мило с ее стороны! Затащила моего мужа в койку и мучается угрызениями совести.

– Послушай, Сара. Я не хотел с ней мутить.

– А книжку-то зачем хранишь?

– Да я и не помню. Лежит – и лежит. Правда. Я никогда не хотел ничего такого, и когда она решила продолжать, я сказал, что этого не будет никогда, и с тех пор мы остались друзьями. И она до сих пор тебя любит, Сара, ей ужасно стыдно за то, что мы натворили.

– Надо послать ей открытку с благодарностью. Или, может, книжку подарим?

Он отворачивается от меня к морю, шумящему за окном.

– Ты, похоже, забыла, что тебя я в свое время простил, – бормочет он.

Я взрываюсь:

– Ты о моей так называемой «измене», да?

– Сара…

– После рождения детей? Когда ты целый год меня игнорировал, когда ты слинял и бросил меня менять подгузники двум орущим младенцам? Я была в полном одиночестве!

– Но я же тебя простил.

– Но меня трахал вовсе не твой лучший друг! Энгус! Разве я спала с твоим лучшим другом – прямо после того, как твой ребенок умер?

Он молчит и наконец выдавливает:

– Ясно. Ты, видимо, считаешь, что это что-то в корне меняет.

– Мо-ло-дец.

– Но, пожалуйста, задумайся немножко.

– Что?

– Ведь ничего и не было, Сара. Никакой эмоциональной связи. Ты можешь ненавидеть меня или Имоджин, но тогда ненавидь за то, что мы действительно сделали, а не за то, что ты вообразила!

– Я сама разберусь, кого мне ненавидеть.

– Сара!

Не обращая на него внимания, я встаю с постели и надеваю толстый шерстяной халат. Под моими босыми ногами шершавые половицы. Я подхожу к окну. Луна висит высоко над островами Смолл. Безоблачная ночь ранней зимы. Пейзаж совершенно волшебный. Торран просто беспощадно прекрасен, он всегда будет таким. Что бы еще ни случилось, красота продолжается, как кошмарный сон.

Энгус извиняется, но я его не слушаю.

Первый раз в своей жизни я вижу Энгуса по-настоящему. Он хуже, чем кажется. Не такой мужественный, как я предполагала. Не муж даже, а нечто гораздо более ничтожное. Если бы я могла, я взяла бы сейчас Лидию в охапку и ушла бы вместе с ней отсюда прочь. Но нет. Идти мне некуда: моя лучшая подруга Имоджин предала меня, а в родительском доме все напоминает о прошлом.

Из-за денег мы загнали себя в ловушку на острове Торран. Я в западне вместе с вероломным супругом. Может, со временем я его и прощу. Лет через тридцать, пожалуй.

– Сара, – повторяет он как заведенный.

Он явно не может остановиться.

Я выхожу из спальни и иду на кухню. Я проголодалась.

Я делаю себе бутерброд и сажусь за обеденный стол. Механически жую, заправляя себя топливом. Глядя на телефон. Думая о Лидии.

Мне надо позвонить Келлавею, тут Энгус полностью прав. Мне необходимо проконсультироваться с психиатром, и побыстрее. Мне нужно знать его экспертное мнение о странностях моей дочери. А вдруг он сможет помочь и с моим так называемым «супружеством». Вдруг мой лживый муж скрывает что-нибудь еще?

Вечером у меня происходит очередная стычка с Энгусом. Я сижу в гостиной и смотрю на пелену дождя. Обычно мне нравятся дожди, сеющиеся над проливом, наползающие от Пойнт-оф-Слейта. Они каким-то образом превращают все вокруг в печальную песню на гэльском – постепенно исчезающем – языке: плавную, мягкую, лиричную и неразборчивую. В такие минуты Торран словно погружается в свое древнее шотландское прошлое.

Но сейчас дождь меня только раздражает.

Энгус переступает порог гостиной со стаканом скотча в руке. Он выгуливал собаку. Бини валится на пол у огня и жует свою любимую игрушечную кость, а Энгус падает в кресло.

– Бини поймал крысу, – заявляет он.

– Осталось всего лишь триста.

Он слегка улыбается. Я – нет. Его улыбка пропадает.

Трещит пламя. Ветер жалуется на состояние крыши.

– Послушай, – Энгус наклоняется вперед.

Ох, как же надоело!

– Не хочу.

– Имоджин и я. Это было один раз. Честно. Допустил ошибку по пьяни.

– Ты занимался сексом. С моей лучшей подругой. Через месяц после смерти нашей дочери.

– Но…

– Энгус, нет никаких «но». Ты меня предал.

Его лицо темнеет от ярости:

– Я – тебя?

– Да. Это омерзительно. Когда я была вне себя от горя.

– Сара…

– Ты совершил предательство, разве нет? Или ты называешь такие вещи по-другому? И как же, интересно, а, Энгус? Какими терминами пользуешься? «Выстраивание сетей поддержки»?

Он ничего не отвечает, но, судя по виду, хочет сказать мне многое. Он скрипит зубами, я вижу, как играют его желваки.

– Гас, я хочу, чтобы ты спал отдельно.

Он допивает виски одним махом и пожимает плечами:

– А почему бы и нет? Кроватей у нас полно.

– И не надо мне самобичевание разводить.

Он смеется с затаенной обидой:

– Дочитала «Анну Каренину» до конца?

– Энгус, я видела ее автограф. Зачем мне читать? Она что – сердечек натыкала на каждой странице?

Он шумно выдыхает и качает головой. У него очень грустный подавленный вид. Он наклоняется и мрачно чешет за ухом свою обожаемую собаку. На мгновение мне становится стыдно, но я гоню это чувство прочь.

Энгус спит в отдельной кровати, как я ему и велела. Утром, лежа под одеялом, я слышу, как он умывается, одевается и собирает бумаги – проект своего драгоценного коттеджа в Орде. Я жду, когда раздастся урчание лодочного мотора, возвещающее об отбытии Энгуса.