Как правило, полукровки рождаются красивыми, но я стал исключением.

Нам было тяжело после смерти отца. Мой старший брат, Ёсинори (для своих просто Ёси), зарабатывал: работал на стройке, в туризме, в заповедниках, водителем грузовика, — потом сошелся с хулиганами. Стал исчезать, поздно возвращаться, приносить деньги, снова исчезать. Он всегда хорошо ко мне относился, как в книжках, добродушный преступник. Но всегда был устрашающим на вид. Нам нельзя было спорить по поводу денег, которые он приносил. Он отказывался говорить, кто его друзья, никогда не приводил их домой. Ёси брал нас в путешествия, как правило по Хоккайдо. Два раза мы ездили в далекий Токио.

Иногда мне нравилось ездить в Хакодатэ, в храм молчальников. Там царила атмосфера дальних стран, далеких религий, распятых богов. Мне всегда нравился бог гайдзин, с опущенной головой, с гвоздями в руках и стекающей ему на грудь кровью. Я любил песчаник, аллею, ведущую к храму, зимние деревья, похожие на белые грибы, любил масло, пирожное и повидло, которые готовили монахи. Любил и самих монахов, и они любили меня. Я любил их белые рясы, любил Мадонну с грустным лицом, окруженную красными листьями по осени. Там, в храме, было какое-то очарование небесной страны.

Я любил рассказы монахов о Божьей Матери, об Иисусе, о распятии, о страданиях, которые Он на себя взял, чтобы спасти мир. О, Боже мой, Боже мой, зачем Ты оставил меня? Особенно мне нравился рассказ о злодее Бар Аба, который избежал распятия. Я любил значение его имени — отцовский сын.

Я читал книги со всего мира, Ёси это радовало. Его радовало, что я читал на английском и испанском. Когда-нибудь это тебе пригодится, говорил он.

Когда мне было шестнадцать, он сказал мне: пойдем. Я пошел с ним. Маленький склад недалеко от города. Там было примерно двадцать человек с коротко остриженными головами, с бритыми головами, у некоторых завивка пама, большинство в темных очках, некоторые в кимоно. Брат сказал мне: сиди в стороне и не произноси ни слова. Во время церемонии кто-то налил саке в маленькую стопку. Они говорили что-то на непонятном японском. Брат стоял в центре. Кто-то в кимоно поменялся с ним стопками, они выпили, дали клятву, как в кино про якудза. Мои руки дрожали. Потом, по дороге домой, брат сказал: «Теперь это мои братья. Не меньше, чем ты. Хорошие люди. Они помогут мне приносить еду в дом. Я хотел, чтобы ты это увидел. Может быть, когда-то и ты тоже, кто знает? Но похоже, ты пойдешь учиться в университет. Тем лучше, тем лучше». Я слушал это с дрожью в коленках.

Ёси хорошо о нас заботился. Потом он переехал жить в Саппоро. Через два года после этого я поступил в университет в Саппоро, мама тоже переехала туда, и мы жили вместе. Брат все оплачивал. Иногда я ходил к нему в офис. Постепенно я понял, что он вращается там, в мире татуированных людей, и они уважают его. Я понимал это, но ничего не говорил. Как-то он сказал мне: «У меня есть „дом“ в якудза». Значит, он стал маленьким боссом. «Я вижу, — сказал я. — Надеюсь, ты не убиваешь людей». «Мы не убиваем людей, — сказал он. — Посмотри на меня, разве я могу кого-то убить?» — «Каждый может». Он отвесил мне пощечину.

До двадцати трех лет я ни разу не был с женщиной, книги были для меня всем. В двадцать три я встретил Саюми, дочь Ханаоки, владельца Сельскохозяйственного банка на Хоккайдо, подозрительного человека невысокого роста. В первую ночь с Саюми я хотел покончить со своей невинностью, думал, что это естественно, что так все делают. Она рассмеялась и отказала. Только через полгода позволила. Она вытащила меня в город, и там мы друг другу отдались. Я был ей благодарен, чувствовал, будто достиг сатори[60]. Целовал ее, как женщину, как духовного наставника. До этого я не знал, что соединение двух тел может быть настолько духовным, между нами не было никакого стеснения. «Научи меня, — просил я ее, — а я буду тебе защитником».

Мы писали друг другу стихи танка. Она работала продавцом в магазине одежды. Она моделировала детскую одежду, приносила моей маме кукол из кусочков ткани, которые собирала. Раз в неделю ходила к старому и улыбчивому учителю дзадзен[61], бухгалтеру, ради денег, и учителю дзен — для души.

Ёси, брат, стал все меньше и меньше появляться дома.

Я вел хозяйство. Следил за затратами и сбережениями. Он хвалил меня за мои экономические способности. Однажды предложил идти учиться бизнесу. Я сказал ему: «Ты что, сошел с ума? Может, я еще и астрофизику пойду учить?» Но сомнение было посеяно.

Я решил пойти на вторую степень. Сначала пошел изучать литературу, получил степень магистра, написав работу по творчеству по Октавио Пасу. С того времени я заинтересовался испанской поэзией, а потом открыл для себя и замечательную современную филиппинскую поэзию на испанском, английском и тагальском. Оттуда и мое знакомство с Хосе Гарсия Вилия. Я влюбился в него, сам не зная почему.

На втором году учебы я записался и на экономический факультет, который окончил с отличием. Мне предлагали продолжить академическую карьеру в университете, но я не хотел. Зачем мне это?

Я стал жить с Саюми. Мы начали небольшое дело по изготовлению тряпичных кукол. Было здорово, было весело. Мы создавали славные игрушки из обрезков ткани. Начали торговать на Хоккайдо, а потом и в Токио. Стали много зарабатывать. Ёси не любил слушать о том, как я зарабатываю. «Ты создан для большего, куклы — это не для тебя», — говорил он. Но я любил наших кукол.

Мы знали, что никогда не расстанемся, я и Саюми. Это была любовь, о которой пишут самые романтические книги. Я не понимал, о чем говорит Вилия в своих мрачных стихах. Почему он пишет о конце любви? Что он знает об этом? Ненормальный, думал я. Мы смеялись как сумасшедшие. Читали друг другу стихи. Одна комната в нашей квартире была заполнена разноцветными обрезками разных тканей. Нас переполняло счастье.

Однажды Саюми сказала мне, что у нее в животе ребенок. Я зарылся в тряпки с громкими возгласами радости.

Я никогда не рассказывал ей о Ёси. Может, она догадывалась.

Как-то Ёси гостил у мамы. Он негодовал, страшнее и ужасней обычного. Закрылся в моей комнате и долго говорил по телефону. Иногда оттуда доносились голоса, крики на жаргоне якудза. Я дрожал. Человек в комнате не был моим братом, это был демон. Я хотел заглянуть и проверить — может, кто-то зашел туда и украл моего брата? Нельзя было понять, о чем идет речь, но я услышал адрес, час и суть приказа.

Я пошел в то место в названное им время. Это был склад, похожий на тот, где проходила церемония клятвы брата. Рядом были припаркованы три черные машины. Я тихо прошел, трясущийся от страха, к одной из боковых стен. Было темно, у меня дрожали коленки. Я начал подглядывать.

Низкого роста мужчина стоял спиной ко мне, еще несколько человек стояли ко мне лицом, в центре стоял брат с грозным лицом. Он говорил тихо, и я не понял, что он сказал. Невысокий человек, стоящий спиной ко мне, вдруг упал на колени. Кто-то сказал ему: «Вставай!» Он встал, дрожа, и сказал что-то, чего я не расслышал.