Напротив здания библиотеки очень кстати оказалась стоянка такси.

– Богдана Хмельницкого, 10а, – сказала Лика, открывая дверцу. – Подвезете?

– Вам на метро дешевле будет, – таксист отложил газету.

– Так близко?

– Две остановки. А у нас теперь ввели минимальную стоимость поездки – 8 тысяч[33], только потом счетчик начинает работать. Хоть сто метров пассажир проедет – заплатит 8 тысяч.

– Ничего, поедем. Я приезжая, любопытно город посмотреть. – Лика села на пассажирское сиденье.

– Немногое увидите, тут близко. – Водитель завел двигатель. – Вам Дом прессы нужен?

– Редакция «Белорусского обозрения».

– Правильно, там все редакции и находятся.

– Все? В одном здании?!

– Большинство государственных.

– А негосударственные издания есть?

– Есть, но раньше больше было.

Вронская вздохнула:

– Раньше и в Москве больше изданий выходило. Как журналисту мне, конечно, обидно, что рынок сужается. Хотя, может, через десяток лет вообще все к Интернету сведется. Это не так уж и плохо, там свободы побольше, а издержки на запуск проекта меньше.

– Насчет свободы – уже спорный вопрос. Я вот по радио как раз сегодня слышал, что в Беларуси теперь все сайты будут регистрировать. А в интернет-кафе только с паспортом пускать будут.

– Вы шутите? Регистрировать все сайты? Но ведь сейчас свой сайт есть у каждого второго школьника. Все это регистрировать – огромный объем работы! А смысл? Я понимаю, перекрывать сайты с детской порнографией, пропагандирующие экстремизм… Послушайте, и я не представляю, как это – в интернет-кафе с паспортом?

Таксист пожал плечами:

– Может, это все еще только слухи. Все, вот мы и приехали. С вас восемь тысяч.

Расплатившись, Лика вышла из машины.

Здание Дома прессы оказалось многоэтажной серой коробкой, напоминающей исследовательский институт.

И еще почему-то… возле него стояла «Скорая», вокруг которой толпились люди…

– Алеся, жена Игоря Славина. Она еще на конкурсе красоты второе место заняла.

– Как все случилось?

– Вроде ругались возле окна, она и упала. Игорь от нее не отходит. Врач уже пытался его из машины выгнать, там надо срочно перевязку сделать. Кошмарная история. Такие хорошие ребята, и такая беда…

– Ужас какой! Алеся хоть жить будет?

– Врач сказал: состояние тяжелое… «Белорусское обозрение» на третьем этаже, Алеся упала на козырек здания, то есть этажа полтора высоты получается.

– Знаете, это смотря как упасть еще. Да даже в ванной до смерти расшибиться можно. Вот моя соседка просто принимала душ, поскользнулась, и что вы думаете…

Лика растерянно прислушивалась к доносившимся разговорам. И совершенно не понимала, что делать в этой ситуации…

* * *

А умирать, оказывается, не больно. Только грустно, слезы льются из глаз от осознания, что вот именно теперь бегут твои последние минуточки. Они бегут слишком быстро. И больше всего в эти мгновения хочется жить, жить, жить!

Жить…

Прекратить это невыносимое кино, проносящееся перед глазами.

Выйти из кадра – а вдруг все-таки получится еще не умирать, уцелеть?

Но ничего не сделать с этим расстроенным маминым лицом, ее голосом, досадливо произносящим:

– Витя, ты опять?! Я сколько раз тебе говорила, не смей этого делать. Я запрещаю, ты слышишь? Ты будешь наказан! Я ведь тебя предупреждала!

Она и правда предупреждала. Только не сразу. Вначале мама спокойно относилась к тому, что сынок любит наряжаться в ее платья, неуклюже пытается ходить в туфлях на высоких каблуках, подносит к губам тюбик помады.

– Артист, ну артист! – смеялась она, вручая свою шляпу с широкими полями. – Вырастешь – в театре будешь играть!

– Буду! А там мне дадут такое платье?

Мама кивает, и темные волосы тяжелой волной расплескиваются по плечам:

– И платье, и костюм, конечно!

– Не хочу костюм!

– Почему?

Еще не хватает слов, чтобы объясниться. Но уже тогда, в самом раннем детстве, женская одежда воспринимается такой же естественной, как собственное дыхание. Она кажется самой красивой, загадочной, манящей. Собственные штанишки и рубашка вызывают только раздражение: некрасиво, неудобно. И еще где-то в глубине души очень хочется скорее повзрослеть, стать такой же, как мама, с большой грудью, длинными ногами, тоненькой талией. Тогда, в реальности, еще практически не отделяемой от сказок, казалось, что так может случиться. Хотя мама заливисто смеялась над подобными рассуждениями:

– Витенька, да ты что! Как же ты вырастешь в принцессу или королеву, если ты – принц, мальчик?

– А почему я мальчик?

– Потому что… – Она не могла сразу найти объяснение. – Ну, понимаешь… у тебя есть что-то, чего нет у девочек.

Желанное счастье – и так близко, настолько просто?! Избавиться от этого «что-то» – и все будет в порядке, все будет правильно. Тогда мама купит белые туфельки и синее платье, и можно уже, не боясь насмешек, играть в куклы в детском саду. А еще косы, скорее отрастить длинные косы, вплести в них красные банты!

Все вроде бы несложно. Улучить минуту, когда мама уйдет на кухню, вытащить ее ножницы, опустить штанишки, и…

Вспышка ослепляющей боли, темнота.

Потом включаются голоса.

Это мамин:

– Что с ним? Доктор, он будет жить?

Низкий мужской:

– Да, с вашим сыном все в порядке. Не волнуйтесь, он не потерял много крови. Даже швы не понадобилось накладывать.

– А дети, у него могут быть дети после этого?

– Думаю да, порез совсем неглубокий. Мочеиспускательная функция в норме, и половая, я считаю, не пострадает. Но это же как надо баловаться, чтобы так пораниться! Совсем вы, мамочка, за ребенком не следите!

– Я боюсь, он не баловался. Он говорит, что хочет стать женщиной; я сказала: это невозможно, потому что у него мужские половые органы, и вот…

– Взбредет же такое в голову! В любом случае я считаю, что такая травма больше не повторится. На половом члене очень много нервных окончаний. Мальчик поранился не сильно, но у него был болевой шок! Он это надолго запомнит!

Получив обещание никогда так впредь не поступать, мамочка даже сшила маленькое девичье платье, разрешила в нем сколько угодно вертеться перед зеркалом.

– Играй во все игры, какие только хочешь. Но не смей, не смей ничего там отрезать! – умоляла она.