В общем, единственная проблема – следить, чтобы огонь в печке не погас, это целиком на мне. На веранде печка – единственный источник тепла, ее нужно топить всю ночь.

А я и без того просыпаюсь часто. Просто надо всякий раз подкидывать полено-другое. Я заставила маму пообещать, что, если ее разбудит холод, она докричится до меня, но не уверена, что она сдержит обещание.

Мэтт говорит, он тоже просыпается и будет проверять печь, то есть в любом случае проходить через кухню и будить меня.

Было бы разумно и мне ночевать на веранде, но возможность хоть немного побыть в одиночестве настолько привлекательна, что я не в состоянии от нее отказаться.

Мы с мамой навещали миссис Несбитт по очереди, теперь я просто подхвачу мамины дни. Не считая всего остального, это предлог выйти из дома. А вот с коньками облом. Я никак не смогу оставить маму и пойти на пруд. Да и неважно. Вчера целый день пыталась разобраться, правда ли все это случилось или я путаю реальность со своими фантазиями. Как я катаюсь с Брэндоном Эрлихом. Как мы разговариваем. Какой он милый.

Я и похлеще выдумывала.

Он, может, просто из вежливости пригласил меня прийти еще. Наверняка ведь предпочитает кататься один, чем торчать с какой-то глупой лохушкой-фанаткой.

Мама расстроилась, что я не могу пойти на пруд. Говорит, с ней все будет нормально, но ясно же, что я не могу ее бросить.

– Поправишься – снова пойду, – сказала я ей. – В обозримом будущем пруд вряд ли растает.

– Это да. Но мне так жаль тебя. У тебя наконец появилось какое-то приятное занятие, а я снова все испортила.

Мне казалось, она заплачет, но она не стала.

Похоже, мы все бросили плакать.

28 октября

Неожиданно пришел Питер (теперь все гости нежданные – я просто имею в виду, что мы его не вызывали) и осмотрел мамину ногу. Согласился, что перелома нет, однако сказал, что этот вывих хуже предыдущего и теперь маме придется полежать недели две, а может, больше.

Еще он предположил перелом одного из пальцев на ноге, но предпринять тут нечего, поэтому незачем и переживать. Нечасто такое услышишь от Питера.

Откладывать сон на ночь нет смысла – все равно вставать и следить за огнем, поэтому я укладываюсь вздремнуть в любое время суток. Сплю два-три часа, потом встаю, делаю что нужно и снова ложусь. На самом деле лучшее время для сна – ранний вечер, когда Мэтт и Джонни могут последить за огнем, но как раз тогда мне очень хочется бодрствовать. Хотя иногда я все равно вырубаюсь.

Мама сходит с ума от безделья, но тут уж ничего не поделаешь.

А, и да, у меня теперь новая захватывающая работа. Маме не дойти до туалета, и Мэтт раскопал на чердаке горшок, а я его чищу. Все угрожаю насыпать туда кошачий наполнитель.

Вот ведь как получается. Несколько недель назад мама вывихнула щиколотку, однако все оказалось не так страшно. Хорошее было время. С тех пор вроде не так много изменилось, но сейчас однозначно хуже.

29 октября

Рассказала миссис Несбитт о приходе Питера и его предписаниях маме. Ничего не выпустила, включая ту часть, что, даже когда мама сможет ходить по дому, ей нечего и думать об улице.

– Видимо, вам довольно долго придется обходиться моей компанией, – сказала я.

Миссис Несбитт удивила меня, ответив:

– Хорошо. Так даже лучше.

Я думала, понадобится много мужества, чтобы рассказать ей о маминой ноге. Но куда больше мужества потребовалось, чтобы спросить, почему так лучше.

– Не хочу, чтобы мертвой меня обнаружила твоя мать. Тебе тоже будет не больно-то весело, но ты моложе, и для тебя я значу меньше.

– Миссис Несбитт!

Она кинула на меня один из тех взглядов, от которых я в детстве приходила в ужас.

– Сейчас не время для сказок. Я могу умереть хоть завтра. Надо честно говорить об этом. Нечего ходить вокруг да около.

– Я не хочу, чтобы вы умирали.

– Я это ценю. Так вот, когда я все-таки умру, и ты меня найдешь, учти несколько важных вещей. Во-первых, с телом делайте что хотите. Что проще. Питер заезжал ко мне после вас, он говорит, тут ежедневно умирает десяток, а то и больше людей. Я ничем не лучше их всех и, возможно, намного хуже некоторых. Питер сказал, больница все еще принимает трупы, так что, если вам это подходит, мне тоже. Мне никогда не импонировала идея погребения, всегда предпочитала кремацию. Прах моего мужа развеян где-то над Атлантикой, не лежать нам бок о бок в могиле.

– Ладно, – сказала я. – Если обнаружу ваше тело, позову Мэтта, чтобы он отвез вас в больницу.

– Хорошо. Теперь: когда меня не станет, пройдитесь по дому и заберите все, что может пригодиться. О наследниках не волнуйтесь. Я с мая не получала вестей от сына и его семьи, будем исходить из того, что мои пожитки им не понадобятся. Если они вдруг объявятся у вас на пороге, и вы еще сохраните что-то мое, отдайте им это. Но не забивайте голову. Проверьте весь дом, от чердака до подвала. У меня в машине осталось немного бензина, сложите туда все и поезжайте к себе. Не стесняйтесь. Мне ничего не понадобится, а у вас, чем больше ресурсов, тем лучше шансы. Зима будет долгой и страшно суровой, и я бы здорово рассердилась, если б узнала, что вы не взяли чего-то, что поможет вам ее пережить.

– Спасибо.

– Когда умру, заверните меня в простыню. Одеяло не тратьте. И даже если объявится кто-то из моей семьи, я оставляю твоей матери бриллиантовую подвеску, а тебе – рубиновую брошь. Это подарки лично вам, и смотри не забудь. Мэтту достанется картина с парусниками, она очень нравилась ему в детстве, а Джонни – пейзаж из столовой. Не знаю его вкусов, но что-то надо оставить и ему, а это хорошая работа. Из мебели вам, вероятно, ничем не воспользоваться, но можете разломать ее на дрова.

– У вас тут антиквариат. Мы не можем такое жечь.

– Кстати, о горящем. Все свои письма и дневники я сожгла. Там не было ровным счетом ничего интересного, просто не хотела вводить вас в искушение. В общем, их нет. А вот альбомы я сохранила. Твоей матери они могут доставить удовольствие, там есть старые фотографии ее семьи. Все поняла?

Я кивнула.

– Хорошо. Матери ничего из этого не говори, пока я не уйду. Ей и без того есть о чем переживать. Но когда умру, не забудь передать ей, что я любила ее как собственную дочь, а вас всех – как внуков. Скажи, я рада, что ей не пришлось присутствовать при моем конце и что она ни в коем случае не должна винить себя за то, что не смогла нанести последний визит.

– Мы любим вас, – сказала я. – Мы все ужасно вас любим.

– Уж надеюсь. А теперь скажи-ка, ты взялась за учебу?

Ясное дело, нет, но я уловила намек на смену темы и подыграла.

Вернувшись домой, я подбросила дров в печку и прилегла поспать. Проще было уснуть (или притвориться спящей), чем болтать с мамой о миссис Несбитт как ни в чем не бывало. Я в жизни не задумывалась о том, каково быть старой женщиной. А сейчас вообще не уверена, что проживу достаточно долго, чтобы стать хоть какой-то женщиной.