Но чем ближе я подходила, тем яснее видела, что катается профессионал. Какое-то время я стояла и молча наблюдала, как фигурист приземляется из двойного акселя.

Целую секунду мне казалось, что лучше просто вернуться домой. Но слишком уж меня разобрало. Остаток пути до пруда я практически пробежала – хотела убедиться, что права, что это Брэндон Эрлих.

Так и было.

– Вы живы, – сказала я, а он поклонился в ответ на мои аплодисменты.

– Я-то да, а вот мои четверные нет, – ответил он.

– А мы думали, вы погибли. В смысле ваши фанаты думали. Вы же тренировались в Калифорнии. И никаких новостей про вас не было.

– Я был в туре. Мы оказались в полной безопасности в Индианаполисе. Вести до моих родителей шли очень долго, и еще больше времени ушло на дорогу сюда. Но я здесь уже несколько месяцев. Ты катаешься?

Я смущенно уставилась на мамины коньки.

– Раньше каталась. Брала уроки у миссис Дейли.

– Правда? Она мой первый тренер.

– Знаю. Она иногда рассказывала нам, как у вас дела. Мы все горой за вас стояли. Готова спорить, олимпийская медаль была бы ваша.

Брэндон улыбнулся:

– Моя мать все еще на это надеется. Как будто к февралю все внезапно наладится. У тебя получалось? В соревнованиях участвовала?

– Немного. Средний уровень. У меня были все двойные, и я как раз работала над тройным тулупом, когда сломала голеностоп. И даже не на льду. Просто глупая травма, как это бывает. В конце концов переключилась на плавание.

– Плавание. Утраченное искусство. Надевай коньки. Посмотрим на тебя.

– Это мамины. Я уже давно не каталась.

Странно было шнуровать коньки под пристальным взглядом Брэндона.

– Не прыгай пока. Просто поскользи. Погляжу, как ты управляешься с ребрами коньков.

И я поехала, а он катился рядом. Сначала я немножко вихляла, но потом почувствовала свои ноги, и скольжение превратилось в самую естественную вещь на свете.

– Неплохо. Спорим, миссис Дейли расстроилась, потеряв тебя.

Я забыла, как это потрясающе – кататься на коньках, лететь по льду. Останавливаться вообще не хотелось. Но через несколько минут стало трудно дышать.

– Это воздух, – сказал Брэндон. – Я уже две недели занимаюсь и понемногу привыкаю. Не переусердствуй сегодня. Дай легким время приспособиться.

– А ваши родители в порядке? – спросила я, отдышавшись. – Моя мать знакома с вашей. У вас достаточно еды?

– А что, у кого-то ее достаточно? Мы пока не голодаем, будем считать, все нормально. – И он полетел по периметру пруда, чтобы набрать скорость, и сделал либелу, вращение в «ласточке». У него самая прекрасная либела в мире. – Ну-ка, – сказал он, – а как твои вращения? Удовлетворяли стандартам миссис Дейли?

– Нет, – призналась я. – Нога в воздухе всегда была, по ее мнению, слишком низко.

– Хорошо, что сейчас она не смотрит. Покажи мне.

Мне было страшно неловко.

– Только не заклон. Я вообще не в форме.

– Ну, во всяком случае, лишнего веса у тебя точно нет. Будешь тренироваться, и все получится. Устроим свои собственные олимпийские игры. Можно выиграть и золото, и серебро, и бронзу.

Он взял меня за руку, и мы заскользили вместе, беззвучно, если не считать скрипа лезвий (в основном, моих). Я знала, он едет медленно, чтобы я успевала. И знала, что я отвлекаю его от тренировки прыжков, вращений и шагов. Знала, что конец света и правда настал, потому что я катаюсь с Брэндоном Эрлихом, прямо как в своих фантазиях.

Это в самом деле был рай, пока я не раскашлялась.

– Хватит для одного дня, – сказал он. – Посмотришь на меня? А то мне публики не хватает.

В общем, я стояла у пруда и смотрела, как Брэндон выполняет дорожки шагов и вращения.

Через несколько минут закашлялся и он, после чего подкатил к краю льда:

– Холодно здесь. Холоднее, чем на катке.

– И темнее.

Он кивнул.

– Так ты моя поклонница? Потому что я родом отсюда? Или тебе правда нравилось, как я катаюсь?

– И то и другое. Миссис Дейли все время рассказывала про вас. И мне очень нравится ваше катание. Ваша линия. Ваш размах. Вы – не только и не столько прыжки. Я действительно считала, что вы можете претендовать на олимпийское золото.

– Шансы были так себе. Но я целился туда.

– А как миссис Дейли? Я не видела ее с тех пор, как все это случилось.

– Они с мужем уехали в августе. У них дочь в Техасе.

– А что с другими фигуристами? О них что-нибудь известно?

Он покачал головой:

– Мои товарищи по туру были в порядке, когда мы расставались. Все отчаянно хотели домой. Меня особенно сюда не тянуло, но я не смог придумать, куда податься, и вернулся. Отец аж расплакался, когда увидел меня. Мама-то все время льет слезы, но плачущего отца я увидел впервые. Это что-то да значит.

– А я вот прекратила плакать. Моя лучшая подруга умерла, я просто бешусь.

– Пойдем. Покатаемся.

И я вышла на лед. Никакого особенного катания – просто шаги, сдвоенный перекидной и неказистый бауэр. Закончив, я уже не чувствовала бешенства.

– Придешь завтра? – спросил Брэндон. – Я уж забыл, как здорово кататься с кем-то еще.

– Постараюсь, – ответила я, развязывая шнурки и надевая ботинки. – Спасибо.

– Тебе спасибо.

Он вышел обратно на лед и, когда я уходила, скользил по кругу, прекрасный и одинокий.

26 октября

Вчера утром мама споткнулась о собственную обувь возле своего матраса. Неудачно свалилась и снова повредила щиколотку.

Она замотала ногу эластичным бинтом и сказала, что в этот раз не надо с ней нянчиться: дескать, если ей суждено хромать до конца жизни, так тому и быть. Но даже стоять не смогла.

Мэтту она заявила, что ей и в кухне нормально, незачем перемещать ее на веранду и топить печь ради нее, но он настаивал. Однако если выключить отопление (сегодня днем минус одиннадцать, видать, бабье лето в этом году выдалось короткое), трубы замерзнут, и они с мамой решили, что все остальные будут спать где спали.

Кое-что из этого мне подходит. Стирка в кухне с больной мамой была бы так себе занятием. Тут и без нее особенно не развернуться. Зато можно на каждом шагу не беспокоиться, куда я наступила, на маму или на матрас.

Работы по дому не прибавится. Когда мы переехали вниз, мама отказалась от уборки. Столовая безнадежна, прибирать в гостиной слишком трудно из-за матрасов.