— Энн…

Она повернулась и посмотрела ему в глаза. Его ослепил зеленый цвет ее глаз, захотелось заплакать, броситься к ее ногам и просить, просить у нее прощения, уже в сотый раз, просить ее уехать и, тут же, снова умолять остаться. Однако прежде, чем он успел что-то сказать, она схватила его за руку и сказала — настолько тихо, что он почти испугался, что не расслышит:

— Я не оставлю тебя, Дэвид. Ведь я обещала, что не оставлю тебя никогда.

* * *

Дэвид Ллойд Джемисон не был рожден в золотой колыбели. Весь свой жизненный путь он прошел, опираясь на свою настойчивость, мужество и на все, чего он добивался собственными усилиями. У его отца был небольшой магазин в Эдинбурге, незатейливый набор восточных товаров — персидские ковры, индийские светильники и шелка, японские комнатные ширмы, разрисованные деревянные стулья из Непала и Тибета. Мода на восточный колорит тогда только-только начинала зарождаться, и в консервативном эдинбургском обществе было непросто продать то, что не имело отношения к Тюдорам или королеве Виктории. Дело было прибыльным лишь настолько, что позволяло жить достойно, хотя и весьма скромно, так что Дэвид получал образование в государственных учебных заведениях — школе и лицее. Гравюры, акварели и рисунки из Индии, которые поставляли его отцу, с ранних лет восхищали Дэвида. Мифический, таинственный Радж, британские колониальные владения в Индии — вот что с самых ранних лет захватило его мысли, став для него сначала наваждением, а затем главным жизненным проектом и судьбой. К восемнадцати годам ни сил, ни разума противиться этому у него уже не было. Индия стала его целью, единственным горизонтом и планом на будущее. В течение четырех лет подряд он пытался поступить на службу в Индийскую гражданскую администрацию и все четыре года получал отказ. Другие на его месте уже давно бы поняли, что все свободные места на службе в вице-королевстве занимались в соответствии с родословной, по знакомству или через влиятельных покровителей. Но он, тем не менее, с каждым годом и с каждым новым отказом удваивал свои усилия, пытался выяснить, в чем была его ошибка, и лишь накапливал опыт. Постепенно он стал представлять собой ходячую энциклопедию по истории, географии и социологии Индии. Наняв себе преподавателя хинди, он выучил его настолько, что мог бегло на нем изъясняться, а также свободно толковать «Упанишады», древнеиндийские философские трактаты. Кроме этого, он взял себе преподавателя арабского языка, освоив его начальный курс и изучив основы Корана. И вот, наконец, его настойчивость была вознаграждена: холодным декабрьским утром, когда Эдинбург был еще окутан морским туманом, в его ящик опустили долгожданное письмо из так называемого Индийского бюро. Его направляли на службу в южную Индию, в город Бангалор, штат Майсур в качестве чиновника по связям с местным правительством, которым, в соответствии с договоренностями, заключенными между Британской короной и 565-ю Княжескими государствами Индии, управлял махараджа Бангалора. Дэвиду было 23 года. Он попал в самое сердце полной мифов Индии, этой фантастической земли, откуда, по некоторым исследованиям, происходили знаменитые сказки «Тысячи и одной ночи», о которой столь красочно рассказывали книжные гравюры и тексты в лавке его отца. Дэвид словно сам окунулся в эти книги и стал героем описанных в них историй.

Дэвид Джемисон влюбился в Индию со своих первых шагов по этой земле, высадившись в Бомбее в гавани, которую называли Ворота Индии, куда неизменно причаливали вице-короли, губернаторы и все, приезжавшие служить в Британскую Индию. Попадание в империю через ее бомбейскую «жемчужину» считалось для приехавшего сюда подданного Британской короны добрым предзнаменованием и ассоциировалось с верностью и преданностью ожидавшему его здесь делу. Британская Индия, которую Ее Величество королева Виктория защищала и преданно любила, пусть и на расстоянии, из мрачных анфилад Букингемского дворца, была огромной и, по своей природе, неуправляемой территорией. Она простиралась от отрогов Гималаев до Цейлонского пролива, от Бенгальского моря до Оманского, ее население составляли сто двадцать миллионов индусов, сорок четыре миллиона мусульман, пять миллионов католиков и четыре миллиона сикхов. Управляли колонией шестьдесят тысяч англичан, которым непосредственно были подчинены две трети ее территории и четыре пятых ее населения. Оставшаяся часть юрисдикции приходилась на автономных правителей в лице раджей, махараджей и навабов[49], чья лояльность к Англии и сыграла в пользу принятия ею этого безумного решения — взяться за управление индийскими территориями. Были властители, чьи владения не превышали по размерам лондонский район Челси, другие же территории были больше целой Шотландии. Однако больше, чем площадью, политическая значимость княжеств определялась количеством подданных, а также поголовьем слонов и верблюдов и еще тигров, на которых охотился правящий в них властелин. Кроме того, уже с точки зрения англичан, важным также являлось количество солдат собственного войска, которое он был в состоянии содержать, а также, в случае необходимости, пополнить им действующие подразделения армии Ее Британского Величества.

В Бангалоре английское представительство выглядело настоящим посольством на союзнической территории: в сферу его компетенции входило, в первую очередь, поддержание лояльности махараджи, щедрая забота об удовлетворении финансовых потребностей администрации раджи. Предметом внимания были также его добрососедские отношения с ближайшим к нему правителем, дабы избежать развязывания заразных по своей природе братоубийственных войн, которыми так «славилась» индийская земля и которые сильно затрудняли процесс управления территориями. И, наконец, никуда было не деться от первостепенной задачи, стоящей перед каждым образцовым колонизатором: пробуждать у махараджей и их придворных интерес к ценностям английской нации и цивилизации, а именно — к некоему подобию непредвзятой справедливости, к субординации и подчинению конвенциональным законам; насаждать систему английского образования, с большим количеством уроков истории и географии, с портретами «жестокой, но справедливой» королевы Виктории в каждой классной комнате, и, наконец, культивировать любовь к таким, по сути, глубоко тоскливым видам спорта, как поло и крикет. В ответ на исполнение этих условий Англия закрывала глаза на практику местных законов и обычаев, если только речь не шла о спорных ситуациях, в которые были вовлечены английские подданные. Являясь расистами, как и французы в Пондишери[50], англичане зато были либералами в религиозных делах, не слишком увлекаясь абсурдными намерениями подвергнуть христианизации всю Индию, как, например, португальцы в Гоа. В качестве благодарности за верность и щедрость в отношении Британской короны, которые, тем не менее, нуждались в постоянных проверках и подтверждениях, время от времени, метрополия также награждала титулом Сэр или Крестом Виктории какого-нибудь махараджу, имевшего к тому времени уже, казалось, всё, что только можно купить за деньги.