– Но какие! – Загряжская хлопнула последней картой по карте Карамзина, как всегда первой выйдя из игры. – Какие картинки… Какая мысль… Ах, что за скучные люди эти академики! Неужто они свободы в мыслях не терпят?

– Осторожно, Наталья Кирилловна! – усмехнулся Петр Андреевич. – Так вы и до «свободомыслия» договоритесь!

– А кого мне бояться? – повела плечом достойная дама. – Ежели только заподозрят меня в связи с каким-либо тайным обществом… Их, говорят, много теперь завелось. Все от французов набрались идей!

– Свое бы лучше знали, чем в чужие идеи поигрывали! – морщась, бросил Карамзин и тоже сдал карты. – Революционеры… Ну кому в России нужна революция, милостивые государи?

– Тем же, кому и во Франции! – вспыхнув, воскликнул Вяземский. – Передовым и свободно мыслящим людям – во-первых, народу – во-вторых! И самой России, России, Николай Михайлович, хоть вы и видите для нее рай в умиленных сельских идиллиях!

Карамзин бросил на молодого человека взгляд, в котором недоумение смешалось с сожалением, и ничего не сказал.

– Вы мне не отвечаете? – поправляя очки, с вызовом проговорил Петр Андреевич.

– Ответил бы, голубчик мой, – грустно сказал Карамзин, – если бы вы, во-первых, не вывернули все наизнанку – не поставили бы Россию на последнее место, а передовых людей на первое. А во-вторых, если бы верил, что ваши убеждения суть ваши и вы за них отвечаете, как я за мои… Но спорить с вами не буду, потому как надобности в том не вижу.

Вяземский открыл было рот, чтобы ответить что-то язвительное и злое, но Загряжская движением руки велела ему молчать.

– Петр Андреевич, вы паж мой сегодня, и я вам ссоры за столом учинять не дозволю, хотя бы и за карточным столом! А вы, душечка, князь Николай Владимирович, могли бы мне представить вашего гениального архитектора, мне уж очень хочется на него посмотреть. Он у вас сегодня?

– Что?! – переспросил совершенно ошеломленный Лобанов-Ростовский. – У меня?! Как у меня?!

Загряжская махнула рукой:

– Ах, Боже ты мой, я и позабыла, что сие неприлично – на великосветский бал зодчего пригласить. А что, он ведь дворянин, как мне говорили…

– Да… Но… Но…

Князь не знал, что еще сказать.

– Но не звать же на бал, скажем, мужиков, что кирпичи укладывали! – рассмеялся гренадерский полковник. – Хотя я опять же слыхал, что сей архитектор кровей благородных, да и притом русских. Говорят, он побочный сын нашего графа Строганова, который, помнится, живя во Франции, изрядно там победокурил!

– Ну это уж просто чистый вздор! – расхохотался князь Василий Петрович. – Еще одна попытка наших взбешенных академиков объяснить, как это Монферрану такой заказ доверили… Лишь бы не признать, что Бетанкур его по таланту выбрал. Надо же, придумали, граф Строганов…

– А мне говорили, – пробурчал генерал, задремавший было над картами, но проснувшийся от чужого смеха, – мне говорили, что собор Исаакиевский так, как он задуман господином Ман… Монферраном, выстроен быть не может… Государь ведь заставил оставить от старой церкви алтарные стены, старые опорные столбы и фундамент. Ну и вот, старые столбы сильно мешают новому куполу.

– Да не мешают… – пожал плечами Карамзин. – Оленин объяснил мне: там что-то не так ложится – купол вроде бы опору имеет не такую, как обычно. Ну так и что в том? Разве все делается в мире по-старому? Разве нельзя ничего нового изобрести? И мне так славно думать, что такое грандиозное и совсем новое здание, как этот собор, будет в России возводиться, вот уже возводится! Я к вам сюда ехал, так еще гул раздавался оттуда, из-за забора высоченного – сваи забивали… Разве это не диво – на болоте такую громадину ставят! А что француз ставит – так в этом ли дело? Вдуматься – и это хорошо, значит, хороша в России почва для новой мысли, для смелых затей, не то бы сюда ваш белобрысый гений не приехал…

– Как вы иногда говорите, Николай Михайлович! – проворчал Вяземский, все еще обиженный на Карамзина. – Послушать такие ваши речи, так вы – самый передовой человек.

– Да уж от века нашего я не отстану! – улыбаясь мягкой улыбкой, заметил Карамзин.

В это время один из слуг, быстро пройдя через салон, подошел к хозяину и, нагнувшись, что-то тихо ему сказал почти на ухо. Николай Владимирович слегка передернулся, недоуменно поднял брови и довольно поспешно встал из-за стола.

– Простите, господа, – обратился он к своим гостям. – Вынужден вас оставить. Неожиданно меня почтил посещением сам великий князь Николай Павлович. Вроде бы, проезжая мимо, решил заглянуть.

И он вышел из салона.

– Принесла нелегкая! – еле слышно прошептал Вяземский.

– Как это он так, не предупредив, пожаловал? – изумилась во всеуслышание Загряжская. – В бытность мою фрейлиной при дворе так поступать было не принято. Что за воспитание!

Остальные лишь ошарашенно молчали.

В это время князь Лобанов-Ростовский был уже в зале, где за минуту прекратились танцы, и вся толпа гостей, почтительно расступившись, образовала полукруг возле августейшего гостя.

Царевич Николай Павлович, двадцатипятилетний красавец, высокий, породисто белокурый, стоял посреди сияющего серебром и хрусталем, светлого, как дворец феи, танцевального зала, держа под руку свою молодую жену, которая оглядывалась вокруг с нескрываемым восхищением.

Поприветствовав царевича и спокойно, с чувством собственного достоинства выслушав его ответное приветствие и шутливое извинение за неожиданный визит, князь спросил новых гостей, как они нашли его особняк.

– Невозможно описать, как он удивляет и пленяет! – искренно проговорила великая княгиня. – Поздравляю вас, князь, – это один из лучших дворцов Петербурга!

Николай Павлович, чуть улыбнувшись, ласково кивнул молодой жене, затем серьезно посмотрел на Лобанова-Ростовского и сказал, неторопливо обводя взглядом гостей, как только что обводил взглядом лепку потолка и изысканные узоры карнизов:

– Я сам не отказался бы иметь такой дворец, князь. Он и царю под стать… Во всяком случае, я скажу его величеству, моему брату, чтобы он за этим архитектором смотрел получше, чтоб его не сманили отсюда в какую-нибудь иную державу… Однако же не будете ли вы любезны показать нам с супругой и другие апартаменты, не то мы видели лишь лестницу, пару салонов да вот этот зал. Мы посмотрим и не станем более злоупотреблять вашим гостеприимством.

Сказав это, он довольно весело кивнул гостям и в сопровождении Николая Владимировича, все так же прижимая к себе локоть великой княгини, прошел в смежный с залом белый салон, затем в следующий и пропал в длинной анфиладе покоев.

Князь Кочубей, незаметно проскользнувший в зал, вышел на его середину, еще свободную, повернулся лицом к хорам, где застыли раззолоченные лобановские музыканты, и на правах хозяйского приятеля махнул им рукой:

– Мазурку!