– Какая ни есть, а машина, – возразил Фарид обиженно. – Как там поживает твой осел?

– На моем осле ездить куда удобнее, чем на твоем механизме.

– Хар хара мшиенаса, – съехидничал Фарид. – Осла узнаешь не скоро.

Братья засмеялись, и я вместе с ними.

Из соседней комнаты послышались тихие женские голоса. С моего места было хорошо видно, что там происходит. Мариам и пожилая женщина в коричневом хиджабе – наверное, ее мать – разливали чай по чашкам.

– Чем ты занимаешься в Америке, Амир-ага? – спросил Вахид.

– Я писатель.

Хихикнул Фарид или мне показалось?

– Писатель? – неподдельно удивился Вахид. – Ты пишешь про Афганистан?

– Писал когда-то. Но сейчас работаю над другими темами.

В моем последнем романе «Пепелище» университетский преподаватель застает жену в постели со студентом и уходит в табор к цыганам. Пресса у произведения была неплохая – некоторые обозреватели именовали роман «хорошим», а один критик даже удостоил его определения «захватывающий». Но мне почему-то вдруг стало стыдно. Хоть бы Вахид не спросил, о чем я сейчас пишу.

– Может, тебе стоит опять взяться за Афганистан и рассказать всему миру, что творят талибы в нашей стране? – предложил Вахид.

– Знаешь… не уверен, что справлюсь. Я ведь не публицист.

– Вот оно что, – смутился Вахид. – Тебе, конечно, виднее. Кто я такой, чтобы давать тебе советы?

Вошли Мариам и ее мать с чаем. Я вскочил с места, прижал руки к груди и согнулся в поклоне:

– Салям алейкум.

– Салям, – поклонилась мне в ответ пожилая женщина. Нижняя часть ее лица была прикрыта хиджабом. Не глядя мне в глаза, женщина поставила передо мной чашку с чаем и неслышно вышла из комнаты.

Я сел и отхлебнул черного ароматного напитка.

Вахид прервал напряженное молчание:

– Что привело тебя обратно в Афганистан?

– А что их всех приводит в Афганистан, дорогой братец? – Фарид говорил с Вахидом, но глаз не сводил с меня. В них читалось презрение.

– Бас! – цыкнул на него Вахид.

– Всегда все одно и то же, – не унимался Фарид. – Продать участок, дом, взять денежки и смыться, словно крыса. Как раз хватит, чтобы съездить с семьей в Мексику.

– Фарид! – взревел Вахид. Все вокруг вздрогнули от неожиданности. – Как ты себя ведешь? Ты у меня дома, Амир-ага – мой гость, своим поведением ты меня позоришь!

Фарид открыл было рот, но передумал и не сказал ничего, только устроился поудобнее у стены. Его пронзительный взгляд так и преследовал меня.

– Извини нас, Амир-ага, – уже спокойно сказал Вахид. – У него с детства язык опережает разум.

– Это моя вина, – попытался улыбнуться я. – Я ничуть не обижен. Мне следовало с самого начала объяснить ему, зачем я вернулся на родину.

Я не собираюсь продавать недвижимость. Мне надо найти в Кабуле одного мальчика.

– Мальчика, – повторил Вахид.

– Именно так.

Я вытащил снимок из кармана брюк. Стоило взглянуть на улыбающегося Хасана, как сердце у меня заныло и на глаза навернулись слезы. Я протянул фото Вахиду.

– Вот этого мальчика? – уточнил он. Я кивнул.

– Хазарейца?

– Да.

– Он тебе чем-то дорог?

– Его отец был мне очень дорог. Он рядом с ним на снимке. Его убили.

Вахид сощурился:

– Он был тебе друг?

Скажи «да», шептал мне внутренний голос, будто не желая, чтобы я выдал тайну Бабы. Только лгать больше не хотелось.

– У нас один отец. – Признание далось мне с трудом. – Только матери разные.

– Прости за любопытство.

– Ничего страшного.

– Как ты с ним поступишь, когда отыщешь?

– Заберу его в Пешавар. Есть люди, которые о нем позаботятся.

Вахид вернул мне фото и положил на плечо свою могучую руку.

– Ты честный человек, Амир-ага. Настоящий афганец.

Внутри у меня все сжалось.

– Я горжусь тем, что дал тебе приют под своей крышей, – торжественно сказал Вахид.

Я смущенно поблагодарил и посмотрел на Фарида. Потупив глаза, тот теребил края циновки.

Немного погодя Мариам с матерью подали нам по миске шорвы из овощей и по лепешке.

– Прости, что не предлагаю тебе мяса, – извинился Вахид. – Сейчас только талибы едят мясо.

– Как вкусно, – сказал я совершенно искренне. – Угоститесь вместе с нами.

– Мы все хорошо поели перед вашим приходом, – отказался Вахид.

Нам с Фаридом оставалось только закатать рукава и начать макать хлеб в миски.

Смуглые коротко стриженные ребятишки не отрываясь смотрели мне на руки. Младший прошептал что-то старшему на ухо. Брат кивнул в ответ, раскачиваясь взад-вперед.

Их заинтересовали мои кварцевые часы, понял я.

После трапезы, когда Мариам принесла нам в глиняном горшке воды вымыть руки, я спросил Вахида, можно ли мне сделать его детям хадиа, подарок. Он долго не соглашался, но наконец разрешил. Я отстегнул часы и протянул их младшему. Тот застенчиво пробормотал «ташакор».

– Они показывают, который теперь час во всех крупных городах мира, – пояснил я.

Мальчики вежливо поклонились, по очереди примеряя хитрый прибор. Только скоро часы надоели и, никем не востребованные, так и остались лежать на полу.

– Почему ты мне не сказал? – шепотом спросил Фарид, когда мы с ним улеглись на целую кипу соломенных циновок, которые жена Вахида собрала для нас по всему дому.

– О чем?

– Зачем ты приехал в Афганистан. – Из голоса Фарида исчезли резкие интонации, характерные для него чуть ли не с первой минуты нашего знакомства.

– Ты не спрашивал.

– Ты обязан был сказать.

– Но ведь ты не спрашивал.

Он перекатился на другой бок и сунул руку под голову. Теперь его лицо было обращено ко мне.

– Может, я помогу тебе найти мальчика.

– Спасибо, Фарид.

– Нельзя сразу плохо думать о людях, не разобравшись. Я был не прав.

Я вздохнул.

– Не расстраивайся. Так мне и надо.

Руки у него скручены за спиной, грубая веревка впилась до костей, глаза завязаны. Он стоит на коленях над сточной канавой, полной зловонной воды, голова низко склонена, он раскачивается в молитве, кровь сочится из разбитых коленей и сквозь ткань штанов пачкает гравий.