Дуэлянты так увлеклись происходящим, что не услышали топот копыт, а когда увидели всадников, оказались к этому не готовы. Белая кобыла, возмущенно фыркая, буквально вклинилась между дерущимися, разбросав их в разные стороны. Барон де Феш устоял на ногах, а вот Раймон повалился на бок, и, как назло, на правый. Боль обожгла огненной вспышкой, шевалье показалось, что он потерял зрение. Пожалуй, так плохо не было с тех пор, как эту рану нанесли. Раймон попытался привстать, моргнул, поднял глаза и увидел перед собою восседавшую на лошади Жанну. Одетую, кажется, только в ночную рубашку, плащ и сапожки и очень, очень, очень разгневанную.

– Я не могу себе представить, – проговорила она звонким от напряжения голосом, – какая причина могла заставить двух друзей пойти на подобную глупость, однако не намерена смотреть на это. Дуэль завершена.

– Да как вы смеете, мадам, – с бешенством заговорил Раймон, все-таки поднимаясь, – вмешиваться в наши дела!

– Смею, сударь! Смею! Как смеете вы отправляться убивать своего лучшего друга, когда знаете, что дуэли запрещены, а барон де Феш готов отдать за вас жизнь!

– Ну, сейчас-то он пытался меня прикончить, – возразил Раймон. Он стоял, держась за бок и чуть согнувшись, и шпага задевала кончиком росистую траву. Это почему-то было смешно.

– Если бы вы не настаивали, друг мой, я бы не пытался, – подал голос Бальдрик.

Зря он это сделал. Вторая полуодетая фурия, в которой Раймон признал мадам де Салль, не преминула включиться в беседу:

– А вы, барон! Да как вы, человек, которого я считала умнейшим, решились на такое! Чтобы не смели появляться у нас по меньшей мере два дня!

Третий всадник, которым, конечно, оказался Норбер, благоразумно помалкивал. Надо было его запереть где-нибудь, мрачно подумал Раймон.

– Отчего вы вообще вздумали драться? – задала резонный вопрос Жанна.

Дуэлянты угрюмо молчали. Никто не решился озвучить причину. Неизвестно, чем бы это закончилось и как скоро выяснилась бы правда, однако тут Раймона подвели ноги. Колени внезапно сделались ватными, и шевалье мягко опустился на траву, выронив шпагу. Она обиженно улеглась рядом: дескать, что же ты, хозяин.

Тихо ахнув, Жанна в одно мгновение слетела с лошади и оказалась рядом с мужем. Раймон не упал навзничь, он сидел, упираясь правой рукой в землю, а левой зажимая кровоточащий бок. Лицо Жанны, обрамленное растрепавшимися волосами, оказалось совсем рядом, и шевалье подумал вдруг, что очень хочет сейчас ее поцеловать. Несмотря на то что она прелюбодейка и обманщица.

– Раймон, – проговорила она встревоженно, – прошу, дайте мне взглянуть.

Морщась, он выпрямился, позволив ей расстегнуть пуговицы, с чем Жанна справилась во мгновение ока. А потом увидел Бальдрика – тот подошел, вернее, прихромал поближе, и без лишних рассуждений поддержал друга за плечи. Жанна расстегнула последнюю пуговичку, словно из воздуха извлекла крохотный стилет (наверное, достала из сапога, подумал Раймон) и разрезала окровавленную ткань, после чего осмотрела рану.

– Нужно будет заново зашивать, – сокрушенно заметила она. – Норбер, принеси свой сундучок. Так и знала, что он понадобится.

– Когда приедем в Марейль, ты наказан, Норбер, – пробормотал Раймон. Жанна взглянула на него гневно.

– А вы бы помолчали, дорогой супруг мой! Норбер – единственный мужчина, который этим утром вел себя благоразумно! И если вы решите его наказывать за то, что он вас обоих спас, то я сейчас пришью вам печенку к селезенке, и живите как хотите!

Мгновение висела тишина, а потом Раймон захохотал.

Он смеялся так, что потекли слезы, смеялся, несмотря на боль в боку, которая, словно испугавшись неуместного веселья, отступила, свернувшись обиженным колючим клубком. Он смеялся оттого, что жив, что рядом женщина, которую он любит, и друг, которого он только что пытался убить – а тот все равно придерживает его за плечи. Наверное, и это можно простить. Наверное, он, Раймон де Марейль, просто до сих пор не понимал сути прощения, если ему все равно стало то, что с ним сделали эти двое и какими сомнениями отравили.

А может, он действительно что-то не понял…

Жанна, не выдержав, тоже улыбнулась, Бальдрик сдавленно хрюкнул, и лишь Элоиза, принесшая сундучок с иглами, нитками, корпией и перевязочной тканью, не разделила всеобщего веселья.

– Тебе помочь, дорогая? – спросила она у Жанны.

– Давай разложим иглы. Сейчас взойдет солнце, и станет проще. Тогда я зашью.

– Может, отвезти его в Марейль?

– Ты же видишь, Элоиза. Он не доедет, истечет кровью. Норбер, – позвала она слугу, – а теперь скачи в замок и приведи карету. Верхом мой супруг домой не отправится.

– Да, госпожа.

Раймон слушал это, находясь уже на грани благословенного туманного озера, в которое хотелось нырнуть с головой. Пока женщины возились, раскладывая на лоскуте чистой ткани иглы и разматывая нитку, Бальдрик, склонившись над другом, проговорил еле слышно:

– А теперь ты выслушаешь, что я хочу сказать? Все равно сбежать ты сейчас не можешь, дружище.

– М-м? – вопросительно промычал Раймон.

– Ты спросил меня, испытываю ли я нежные чувства к женщине в твоем доме, – прошептал барон де Феш, – и я сказал, что да. Это чистая правда. Только вот ты мне не дал объяснить, к какой именно. Вообще-то я имел в виду мадам де Салль, мой ревнивый друг.

Туманное озеро затянуло в себя Раймона, но тонул он в нем, испытывая ни с чем не сравнимое облегчение.

День выдался для Жанны трудным. Сначала она зашила Раймону открывшуюся рану, не поморщившись (Бальдрик все сетовал, что он не может помочь, хотя раньше справлялся с такими делами шутя, и Элоиза велела ему замолчать), а потом явился расторопный Норбер. Карета не могла подъехать к самой реке, однако Норбер и кучер без труда перенесли Раймона и устроили на сиденье. Ехали на всякий случай медленно, хотя Жанна и не беспокоилась слишком сильно. Кровь удалось остановить, много ее потерять Раймон не успел, а значит, все будет в порядке.

Оставив мужа под присмотром верного слуги, которому было велено немедленно сообщать, если хозяин проснется и начнет самодурствовать, Жанна наконец смогла переодеться, принять ванну и смыть с пальцев кровь. И лишь оттирая ладони, она заметила, как трясутся руки. Они не дрожали, пока трое всадников мчались к реке, молясь, чтобы Норбер не ошибся и дуэлянты действительно встретились в том месте, о котором он знал; не дрожали, пока Жанна зашивала рану; и вот сейчас… Только теперь она поняла, как сильно испугалась. Элоиза сказала когда-то: «Хорошо бы он снова уехал на войну», – подразумевая, возможно, что тогда Раймона могут убить и никто не раскроет обмана, – и в тот момент Жанна так боялась, что почти согласилась с ней. Теперь она вспоминала об этом с ужасом. Пусть Раймон живет как можно дольше. У него очень опасная жизнь, и не стоит обрывать ее раньше положенного срока.