Ночь он провел спокойно, без сновидений. А утром, едва выйдя из юрты, увидел такое, что от неожиданности почувствовал себя хоббитом на съемках фильма «Властелин Колец». Прямо перед его юртой, выстроившись в ряд, молча стояло бесчисленное монгольское воинство. Тысячи коней, образовав строй от одного края степи до другого, переступали с ноги на ногу, осторожно пофыркивая, словно боясь потревожить спящий дух степняка-вампира. Оседлав этих коней, возвышались над ними тысячи всадников, показавшиеся Забубенному сначала восковыми куклами, поскольку ни один мускул не двигался на из лицах. И только присмотревшись, он все же догадался, что они живые, но замученные уставом.

Григорий даже вздрогнул от неожиданности, решив, что Субурхан хочет снова послать его на смертельное испытание через бой с очередным багатуром. Но, на сей раз, перед стройными рядами конницы стояла его походная повозка, запряженная двумя лошадьми и укомплектованная всем необходимым. Рядом стоял верный переводчик Плоскиня.

Желанию рассмотреть лица воинов сильно мешали их доспехи, изучая которые Забубенный вообще решил, что историки плохо доносили до людей из современного ему народа состояние древнего искусства изготовления доспехов в восточных степях. Про несчастных крестоносцев, носивших на головах железные ведра и не мывшихся по два месяца, писали много и картинки рисовали. А вот про монгольских всадников сообщалось крайне мало. В лучшем случае им приписывали кожаную тужурку и шапку. Теперь же, стоя перед строем этих товарищей, красовавшихся на своих скакунах перед Кара-чулмусом в лучах рассветного солнца, Забубенный своими глазами увидел, что модельеры, одевавшие этих вояк были на голову выше всяких там Зайцевых и Юдашкиных, не говоря уже об иностранных Жанах-Полях и Пьерах-Карданах.

Первые десять рядов кочевого войска были представлены тяжело вооруженными конниками, доспехи которых были выполнены с особенной тщательностью. Прочный, из толстого металла, куполообразный шлем с островерхим флажком боевой принадлежности крепко сидел на голове. Шея закрывалась плотной кольчугой ниспадавшей на плечи, прикрывавшей ее от стрел и даже косых ударов копья и меча. Мощные наплечники из пластин листовой стали, аккуратно подогнанных одна к другой закрывали руки воина от плеча до локтя, а ниже виднелись нарукавники, похожие на древние бухгалтерские, только металлические. Торс монгольского тяжеловооруженного всадника был опоясан крупными пластинами, закрепленными на мелкой кольчуге. Такой панцирь мог выдержать прямое попадание копья любого крестоносца, сохранив жизнь монгольскому воину.

Кроме защитной функции, все эти металлические пластины служили местом приложения творческих сил мастеров по доспехам. В состав доспехов, кроме пластин и кольчуги, входила разноцветная кожа, от чего в целом они смотрелись довольно модно, — в красно-серебристых и красно-коричневых тонах. У многих воинов на груди и плечах были выгравированы различные непонятные надписи, символы, изображения солнца и луны, зверей и птиц. Судя по всему, это были либо боевые девизы воинов, либо заклятия и обереги, помогавшие победить врага. Забубенный присмотрелся к этим надписям и по общему смыслу рисунков попытался идентифицировать увиденное. Получалось разное. Основная масса девизов звучала так: «Ягуар побеждает змею», «Сокол терзает собаку», «Свинья топчет грязь». Но попадались и более странные надписи, вызывавшие у Забубенного сомнения в правильности трактовки изобразительных образов древнемонгольских граверов: «Меня ничем не остановишь», «Кто не спрятался, — я не виноват» и «Сейчас поближе подойдем». А последнюю надпись из увиденного, Григорий, несколько поколебавшись, перевел как: «Не забуду мать родную». Хотя, на счет ягуара мог и ошибиться. Вдруг они в Монголии не водятся?

Все, что находилось у монголов ниже пояса, то есть, лошадь, прикрывалось добротно склепанной юбкой из тех же металлических пластин, подогнанных очень аккуратно, одна к одной. Бронеюбка начиналась от нижнего края панциря, то есть почти от бедра, и заканчивалась где-то чуть ниже колена всадника. Под коленом виднелись кожаные сапоги типа «казаки» с металлическими носами, призванными разить пешего врага в глаз.

Вся эта конструкция, таким образом, защищала добрую половину лошади, плавно перетекая в бронепопону. Забубенный оценил гениальность монгольских модельеров по доспехам. Делать металлические штаны было бы не удобно, молний еще не придумали, а скакать в них по степи было бы жарко, да и все остальное делать на ходу тоже трудновато. Ну а ходить, — так просто тяжело.

Нижняя часть монгольского организма, то есть лошадь, без симбиоза с которой никто во всем обширном монгольском улусе уже давно не считал себя человеком, была охраняема от стрел и копий также мастерски сделанной попоной из бронепластин. Шея благородного животного была наглухо закрыта панцирем с заклепками, способным выдержать удар боевого топора пьяного викинга. И даже берсерка. А берсерки, — это, как известно, — самые пьяные викинги, которые ходят в бой даже без доспехов. И не потому, что забывают их надеть спьяну, а потому что им, — море по колено.

Хотя, если судить по историческим хроникам, и медицинским толкованиям этих хроник, берсерков скорее можно отнести к наркоманам. Поскольку они шли в бой не столько пьяными, сколько объевшимися мухоморов или обпившимися отваром из грибов. А, получив такой приход, отвултузишь за милую душу хоть целый полк храбрых, но трезвых вражеских воинов, да еще сдуру сам останешься жив. Правда, мало кто из историков писал о том, что происходило с берсерками после битвы. А это тоже заслуживало внимания, ведь как только ослабевало действие грибов, у бесстрашного викинга начинались ломки, и он впадал в длительное депрессивное состояние. Пока боевые друзья снова не кормили его грибами и не вели на очередную битву. Так и проходила жизнь бесстрашных берсерков. Яркая, полная бредовых фантазий, но не долгая в силу опасной профессии. Так они и воевали, пока не попадали в рай для викингов, где их ждали бескрайние поля мухоморов.

По художественной части о лошади монгольские граверы позаботились не меньше, чем о человеке. Все пластины были испещрены какими-то мелкими рисунками, но Забубенный даже не стал приглядываться, — неизвестно в какие дебри могли завести его эти странные лингвистические опыты. Тем более на животных. Толковать пентаграммы, все же не английский язык учить, — тут мозг нужен. А он сейчас у Григория был ушиблен и находился на естественном лечении. В глаза же монгольским лошадям, прикрытые налобной пластиной с двумя аккуратными широкими прорезями, Забубенный вообще смотреть опасался. Вдруг лошадь признает в механике человека и перестанет бояться? Или просто укусит? Тогда все, провал. Конец новой легенде, которая только-только начинала приносить свои судьбоносные плоды.

Забубенный сделал несколько нетвердых шагов к строю конных солдат, впереди которых восседал на своем скакуне сам темник Буратай, — монгол с длинной бородой. Нужно было что-то сделать или сказать, пауза затянулась. Но Григорий все не мог найти нужных слов. Не каждый день бывает необходимо спозаранку вдохновить на дело толпу монгольских конников. Забубенный даже пожалел в сердцах, что не дочитал он в свое время книгу Эндрю Карнеги «Как вырабатывать уверенность в себе и влиять на монголов, выступая публично».