Моргас так и не находит черный фрукт.

Он меняется, обостряются черты лица, вытягивается нос, яснее обозначаются скулы, начинают проявляться надбровные дуги. Вырастают первые волосы, закручиваются завитки ушей. Закрытые веки набухают, как бутоны. Ферн не дотрагивается до фрукта, она чувствует, что это было бы вторжением, как будто она разбудила бы крепко спящего. Ночью здесь была свинья. На земле видны следы, а там, где растет трава, почва разрыта клыками. Насколько это возможно, Ферн прячет фрукт силой своей воли, своего разума. Каждый день ходит к нему разными путями, не оставляя следов, так, чтобы Моргас ничего не учуяла. Сейчас особенно нужна сильная защита. Ферн должна сплести гнездо, чтобы спрятать фрукт не только от ведьмы, но и от свиньи–мародеpa. Ферн знает слова заклятья, но боится, что Моргас может их услышать, почувствовать, отменить, и тогда Ферн проиграет. Но приходится рисковать, тот фрукт для нее почему–то (неизвестно — почему) очень много значит. Она концентрирует всю свою волю, свои мысли, черпает в себе силы, пере–нодя их на язык Атлантиды, язык Дара, произносит с лова Камня — связывает его с собой, прячет. Произносит заклинание, которое скроет фрукт, создаст фальшивые листья и тени, отвернет чужой глаз и сохранит фрукт в неприкосновенности. Она накладывает печать на свое заклинание, хотя боится, что разум Моргас может быть острее, чем ее слух. Ей кажется, что сзади надвигается опасность. Но когда оборачивается — позади никого нет.

Заклинание вызывает огонь, видимый для наблюдательных глаз. Ферн колдует медленно, следит за тем, как фрукт исчезает под массой листьев, как растения, вырастая, заполняют все щелочки. Затем она позволяет себе расслабиться, что, возможно, преждевременно.

— Ну и наделала ты бед, — раздается голос, — спрятала такую недозрелую сливу.

Голос — темный, дикий, мрачный, басистый, как рычание медведя. Ферн вскакивает, оборачивается, чтобы увидеть, — и не видит ничего И только постепенно проявляются очертания, как если бы это до поры до времени скрывалось, но всегда было здесь, как если бы в картинке–пазле возник некий образ. Завитки и бугры мускулов выявляются между завитками и бугорками корней, из травы и груды листьев появляется шевелюра. Кожа существа служит ему камуфляжем, оно сливается с растительностью. Но глаза, косо поставленные между скулами и лбом, своего собственного темного цвета. Ферн думала, что, кроме свиньи, Древа и Моргас с Сисселоур, здесь больше никто не живет. Они никогда ни о ком не упоминали: ни о постоянном жителе, ни о каком–либо госте. И он видел, как она творила заклинание, он знает, что она хотела защитить. Она начинает беседу, старательно подбирая слова:

А что тебе до моего желания сохранить эту недозрелую сливу? Здесь бывает свинья…

Я чую это. — Его широкие ноздри раздуваются, будто впитывают в себя все оттенки запаха. Ферн чует только его запах. У него жаркий, мерзкий запах разгоряченного зверя и запах свежего пота человека.

Как бы то ни было, почему ты шпионишь за мной?

Я слышал, что у Моргас появилась новая игрушка. Хотел на тебя посмотреть. Может, она когда–нибудь даст мне с тобой поиграть.

Нечего и пытаться, — произносит Ферн, уверенная в своих силах. Она давно уже не боится мужчин. — А кем тебе приходится Моргас?

Он смеется так, будто соскучился по веселью.

—Она — моя мать.

Ферн поражена и некоторое время не может произнести ни слова. Кажется таким невероятным, что Моргас может быть матерью, но уж если она кого–то и родила, то ее ребенок должен быть выродком или монстром, а в этом нет никаких видимых дефектов, просто он существо другой, более древней породы. Ферн ощущает его природу, чуждую и враждебную людям, хотя в нем можно увидеть и нечто человеческое, правда искаженное. Его явная враждебность напоминает ей о чем–то, чему она не в состоянии дать точное определение. Ферн от размышлений переходит к прямому вопросу:

Кто был твоим отцом?

Не догадываешься? Старый Дух. Он — Охотник, Дикий Человек Леса. В этом союзе не должно было быть потомства, поскольку бессмертные живут вечно и им не нужно себя воспроизводить. Но моя будущая мать решила перехитрить судьбу. Благодаря своей искусности она зачала и призвала все стихии себе на помощь. Она надеялась произвести на свет существо необыкновенной силы, а вместо этого получила меня. Полукровку, помесь, славного малого. Получеловека, но без души, полудуха, но с остатками человечности. Мать ненавидит меня, поскольку я всегда напоминаю ей о ее неудаче. Я — ее наказание за то, что она пренебрегла Первичными Законами. Но за что наказывают меня? Хватит ли у тебя, маленькая колдунья, ума, чтобы ответить на мой вопрос?

Ферн наконец понимает, что именно показалось ей знакомым. Она вспоминает молодого человека из Атлантиды, из далекого прошлого — божественно красивого молодого человека, — с насмешкой рассказывающего о своем происхождении, о своей смешанной крови — частично от благородной крови Атлантов, частично — от крови простых островитян. Рэйфарла Дева, которого она полюбила раз и навсегда, или ей так кажется. Человека, которого она невольно послала на смерть. Теперь его образ потускнел, но она все еще слышит, как шуткой он маскирует глубокую боль. Тот, который находится перед ней, до смешного другой — у него грубые черты лица, сардонический рот, глубоко запавшие глаза с признаками ума, но там прячется та же самая боль, она погребена так глубоко, что даже он сам не может до нее дотрагиваться. Ферн говорит:

—Ты, возможно, гораздо больше человек, чем

можешь себе представить.

— Если ты хочешь меня подбодрить иди сделать мне что–то приятное, то мне это вовсе не нужно.

Ни то ни другое. Просто я говорю, что думаю. Твой вид напомнил мне о ком–то, кого я однажды повстречала.

Смертного или из другой породы?

Это был человек, которого я любила.

Значит, тебя тянет к неудачникам и чудовищам, к существам, крючком деланным. Это в тебе говорит ведьма. Что за чудовищные семена ты вырастишь в своем маленьком животике? Ты хочешь проглотить ту черную сливу, которую так тщательно упрятывала, и будешь растить свое собственное сливовое дерево–ребенка? — Он теперь стоит совсем рядом с ней. Он почти голый, хотя какие–то части тела прикрыты кусками кожи и тряпок. Он выглядит больше приматом, чем человеком. И более демоническим, чем дух.

Что я сделаю с моей сливой, — говорит Ферн, — это моя забота.

А если я расскажу Моргас?

Ты ее обрадуешь. Она ищет эту сливу.

Так если я не трону эту сливу, то что ты сделаешь для меня?

Ничего. — Она не будет добиваться его расположения. Инстинкт подсказывает ей, что он вопьется в ее слабость, как вампир в открытую вену.

Я думал, мы сможем заключить сделку.

Нет. Говори Моргас, и она тебя погладит, как хорошую собачонку. При этом она рассердится на меня, может быть, накажет. Хочешь говори — хочешь не говори. Выбирай сам, я на сделки не иду.

Ты — гордая маленькая ведьма, ты это хочешь доказать? — говорит он с кислой миной. — Значит, если это мой выбор, то как ты думаешь, как я поступлю?