22 июня 1974 г. состоялся первый после выборов политический совет ДЦ, который решал вопросы политической стратегии. Показательным было отсутствие на совете делегатов от Эльзаса, протестовавших против указанного выше принципа делегирования в правительство. Непосредственно на совете прозвучали доклады А. Фоссе и Л. Бувара. Был поставлен вопрос об объединении центристских течений и сформулирован отказ от объединения с «независимыми республиканцами» во имя сохранения собственной оригинальности. Ж. Леканюэ озвучил цель – получить в Национальном собрании такое представительство, которое позволило бы уравновесить силы внутри нового большинства (главным образом, за счет объединения центристских фракций). По его словам, ДЦ должен стать «левым крылом» нового большинства. Более глобальная цель, которая также была озвучена: создать новую крупную партию вокруг Ж. Леканюэ. Таким образом, поддержав Жискара, Ж. Леканюэ не отказался от прежней стратегии. Кроме того, его поддержка была обставлена рядом условий. В итоговой резолюции отмечалось: «(…) Первые меры, принятые в социальной, экономической и финансовой области имеют целью укрепить солидарность между французами и упразднить чрезмерные расходы. Они должны сопровождаться безостановочной борьбой с инфляцией и структурными реформами с целью снизить социальное неравенство, улучшить условия жизни трудящихся городов и деревень, ассоциировать рабочих с решениями, касающимися управления и общей политики предприятия»[455]. В конечном итоге, как заметил Ж.-П. Риу, центристы поддержали социальные мероприятия Жискара, но с «христианской бдительностью», что покажет впоследствии голосование по «закону Вей» о легализации абортов[456].

Подытоживая, можно отметить, что центристы Леканюэ оказались в правительственном большинстве силою конъюнктурных обстоятельств, но также ведомые логикой биполяризации и институтов V Республики, которая исключала возможность существования независимого центра. Вступив в большинство, они обставили свое участие в правительстве прагматичными и расчетливыми условиями проведения реформ. Однако они не учли одно важное последствие: избрание Жискара меняло правила политической игры и соотношение сил. Само большинство, выражаясь жискаровскими словами, быстро стало плюралистичным. Кроме того, последствия социально-экономического кризиса и быстрое ухудшение ситуации в стране требовали единства сил, поддерживавших президента в его политике. Любое диссидентство или раскол могло обрушить хрупкое большинство.

Объединительные процессы среди христианских демократов (1974–1976 гг.)

Жискаровское семилетие ознаменовалось важными изменениями в экономической и социально-политической жизни Франции, как под влиянием экономических потрясений, так и вследствие либерального курса президента. «Нефтяной шок» осени 1973 г. резко сократил поле маневра правительства в вопросах социально-экономической политики, хотя осознание серьезности кризиса пришло не сразу. Снижение процента роста одновременно с ухудшением внешней экономической ситуации становится серьезной проблемой для правительства только к середине 1970-х годов. Французская экономика оказалась уязвимой перед лицом начавшегося энергетического кризиса. К этому добавились внутренние проблемы. Ж.-Ш. Асслен пишет: «Ухудшение активности и занятости непосредственно выражается в росте паллиативных социальных пособий, которые противоречат новым приоритетам социальной политики. Ситуация является тем более трудной, что Франция является тогда одной из стран Европы, которая сталкивается с сильным ростом трудоспособного населения. С другой стороны, инфляционный удар внешнего шока соседствует с глубинными корнями французской инфляции и именно в этом состоит главное препятствие по сравнению со странами, которые пользуются социальным консенсусом и менее напряженными отношениями между властью и профсоюзами»[457]. К этому можно добавить конфликтный характер политической жизни и сложные отношения между партиями внутри большинства, также вносившие свою лепту во всеобщую неуверенность. В целом, баланс периода 1974–1980 гг. станет для Франции благоприятным в том, что касается роста производства, производительности и доходов, но крайне неблагоприятным в отношении цен и занятости.

Нет никаких сомнений, что политика В. Жискар д’Эстена во многом предопределила современное состояние французского общества, побуждая эволюционировать его морально-этические нормы. Общественное мнение было взбудоражено крупными дебатами, касающимися легализации абортов, процедуры развода или возраста гражданского совершеннолетия. Но, как отметил Ж.-Ф. Сиринелли, в этот период сложилась парадоксальная ситуация, когда «благосостояние и рост породили эволюцию ценностей и норм», в то время как их исчезновение под влиянием кризиса «делало двусмысленной такую эволюцию». Общество оказалось в кризисе в тот момент, когда оно «нуждалось в цементе, наследуя размытые ценности, почти не способные усилить сильно ослабевшую социальную связь»[458].

С этим соседствует кризис французского католицизма. В 1960-е годы образ типичного католика вращался вокруг двух определений: консерватор и антикоммунист, сопротивляющийся изменению. Этот стереотип продолжал срабатывать в последующее десятилетие. В 1970-е годы простой факт назваться католиком относил человека к разряду консерваторов. В то время как 54 % французов «без религии» выступали за изменение и реформирование общества, 59 % католиков хотели, напротив, чтобы общество осталось в своем текущем состоянии и реформировалось лишь по некоторым пунктам, не затрагивая его основ[459]. Такая предрасположенность католиков к консерватизму влекла их к отвержению эволюции нравов, предложенной проектом «передового либерального общества»: в то время как французы, отвергающие религиозную принадлежность, одобряли почти единодушно легализацию абортов (73 % против 7 %), регулярно практикующие католики были сильно расколотыми по отношению к этой реформе (44 % ее одобряли, 43 % оставались враждебными). В этой позиции, по мнению К. Пейрефит, можно увидеть «крайне возросшую ценность семьи и личности»[460].

Прослеживается дальнейшая эволюция в отношении политической роли церкви. Большинство католиков, даже находящихся «внутри» церкви, мало одобряли действия и вмешательство официальных властей. В октябре 1972 г. 75 % католиков считали, что церковь не должна поддерживать никакого кандидата. В марте 1973 г. 56 % считали ненормальным, чтобы священник публично заявлял о своей политической позиции. К 1977 г. проявляются две линии: во-первых, линия, что католическая церковь не вмешивается публично в те области, которые ее не касаются (в частности в вопросы национальной обороны); во-вторых, большинство католиков признавало ее право вмешиваться в вопросы национализации частного образования, где напрямую ставятся под сомнение позиции и влияние церкви. Только 36 % регулярно практикующих католиков одобряли антикоммунистические заявления епископов, 10 % считали, что епископы правы, но не должны делать такие заявления во время избирательных кампаний, 32 % не одобряли такие заявления, 7 % считали, что с момента осуждения марксизма папой прошло порядка двадцати лет, и епископы не поняли эволюции общества, 15 % остались без мнения. Процент мнений среди католиков, практикующих по случаю, распределился следующим образом: 20 %, 13 %, 50 %, 4 % и 13 % соответственно; среди не практикующих– 12 %, 6 %, 54 %, 10 % и 18 % соответственно[461].

Что касается политического позиционирования французских католиков, то приведенная ниже таблица дает следующий срез мнений (самоопределение)[462]:

Таким образом, 1970-е годы вносят свою лепту в процесс дальнейшей секуляризации общества, меняют специфику политического поведения католиков, их ориентации, предпочтения, степень влияния на политические и социокультурные процессы.

В период президентства В. Жискар д’Эстена