Все это прозвучало не слишком утешительно.

Вересиан сказал, чтобы я пришел к нему на следующий день, чтобы проверить, не изменилось ли что-нибудь. Я ответил, что приду, но уже начал придумывать оправдания для того, чтобы обойтись как-нибудь без этого. (К тому времени я уже снова мог говорить сам – владевший мною дух, видимо, утомился и оставил меня в покое.)

Доктор также спросил меня, не соглашусь ли я на полное медицинское обследование для научных целей – мой случай крайне интересен и о нем следует написать в каком-нибудь журнале. Для этого ему требовалось мое согласие на публикацию данных о себе, на что я ответил решительным отказом. Если бы он провел надо мной полное исследование, он наверняка узнал бы о моих генах то, что я предпочитал хранить в тайне.

Наконец, доктор потребовал, чтобы пришла Кайшо и подтвердила, что я разумен – я не был человеком, не был и мандазаром, и, учитывая то, что произошло с «Ивой», Вересиан не хотел рисковать.

– Брось, док, Йорк – отличный парень, – проворчал Тобит, но Фестина сказала, что дополнительная проверка не помешает.

– Ты ведь не против, Эдвард? – спросила она. – Лучше перестраховаться, чем потом пожалеть.

– Конечно, – кивнул я, словно меня совершенно не волновало, что Фестина доверяет Кайшо больше, чем мне.

Мы рассказали про споры, разбросанные за порогом моей каюты, но, похоже, Фестину вовсе не беспокоили попытки Кайшо подсадить балрога старому глупому Эдварду. Кайшо была разумна; я же, возможно, нет.

Пять минут спустя Кайшо уже сидела передо мной; волосы все так же полностью закрывали ее глаза. Не прошло и секунды, как она сказала:

– С ним все в порядке. – Она рассмеялась. – Вы даже не представляете, насколько с ним все в порядке.

Впрочем, не похоже, чтобы это хоть как-то успокоило Вересиана.

* * *

Филар Тобит проводил меня обратно в мою каюту. Он почти все время молчал, но задержался, чтобы помочь мне проверить, нет ли в помещении спор балрога. Мы велели мозгу корабля уменьшить освещение до минимума, чтобы легче было заметить светящиеся красные пятнышки, – именно поэтому нас окружала почти полная темнота, когда с другого конца каюты послышался голос Тобита, тихий и хриплый:

– Я заглянул доктору через плечо, когда он изучал твои данные, – пробормотал Тобит, словно разговаривая сам с собой. – Та отметка насчет того, что «медицинских обследований не проводить», появилась там двадцать один год назад – спустя долгое время после того, как ты поступил во флот. Так что, как мне кажется, твой отец не имеет к этому никакого отношения.

Я тупо уставился на него в темноте.

– Что ты имеешь в виду?

– Двадцать один год назад, – повторил Тобит. – Ведь именно тогда ты подцепил ту заразу на Трояне?

Я кивнул – и сглотнул комок в горле.

– Получается, не только твои приятели на Трояне забыли сообщить о твоей болезни, – сказал он, – но кто-то еще подделал твои медицинские данные, чтобы никто не узнал, что с тобой случилось. Кто-то снабдил тебя пометкой «Не обследовать», чтобы флотские доктора не выяснили, что ты на три процента мандазар. И кто бы это ни сделал – он либо адмирал, либо тот, кто может подделать адмиральские коды доступа. – Лицо Тобита полностью скрывала тень. – Так что это за история, Йорк? Кто морочит тебе голову? Ты знаешь?

– Нет, – ответил я, радуясь, что в темноте он не видит моего лица, поскольку хватило бы одного взгляда, чтобы понять, что я лгу.

На свете существовал лишь один человек, который мог не отправить соответствующий доклад, а затем воспользоваться отцовским кодом доступа, чтобы добавить отметку в мою медицинскую карту.

Зачем, Сэм, зачем?

Поскольку это был первый день полета, капитан Проуп устроила официальный прием в кают-компании – нечто вроде обеда, на котором все сидят в парадной форме и пытаются вести себя любезно. Все двигаются чуть медленнее обычного и разговаривают чуть менее эмоционально, поддерживая беседу на общие темы, вместо обычного: «Какой идиот проектировал эти чертовы топливные фильтры?»

Что касается меня, то я не слишком годился на роль остроумного собеседника. Я вообще не особо разговорчив, к тому же бортовые часы «Палисандра» чересчур расходились с привычным для меня суточным циклом. Мой мозг все еще подчинялся сменам дня и ночи на «Иве», так что обед в восемь вечера по времени «Палисандра» приходился для меня примерно на три часа утра.

Важным персонам выпала честь обедать за одним столом с капитаном – Фестине, как адмиралу, Кайшо, чьи ноги являлись наиболее высокоразвитым существом на корабле, и мне, как… кто знает, возможно, Проуп хотела держать меня под присмотром. Не так давно она была готова вышвырнуть меня на какой-нибудь ледяной спутник, да и сейчас я был для нее тем, кому известно Чересчур многое.

Мандазарам выделили отдельный стол рядом с нашим. Естественно, он был ниже – лишь несколько сантиметров от пола, – и вокруг него были разложены обеденные циновки. Видимо, это была работа Тобита и Бенджамина – на долю разведчиков всегда выпадает задача сделать так, чтобы инопланетянам было удобно. (Разведчики немало времени посвящают изучению инопланетных обычаев – подобные знания часто помогают выжить на чужих планетах. Может, это и удивительно, но представители многих рас охотно перережут вам горло из-за дурных манер, в том числе и за столом.)

Что касается самих Тобита и Бенджамина, то их загнали куда-то в задние ряды, вместе с остальной командой. Поскольку Фестина, Кайшо и я расположились за главным столом, Проуп, видимо, решила, что разведчиков рядом с ней и без того достаточно.

Фестина сидела справа от Проуп, на самом почетном месте – единственно возможном для гостя-адмирала. По какой-то причине мне досталось второе лучшее место, слева от капитана. Рядом со мной оказался тот самый подобострастный Хакви, который, похоже, занимал некое привилегированное положение на «Палисандре», хотя и был только лейтенантом. Куда более высокопоставленный персонал – главного инженера, начальника Службы безопасности, даже старшего помощника – отселили за другие столы. Возможно, они обладали достаточным влиянием для того, чтобы специально попросить предоставить им такие места; что касается Хакви, то ему явно было не по себе под стальными взглядами капитана и адмирала.

Во время первой части обеда Проуп большую часть внимания уделяла Фестине, пытаясь выманить у нее пикантные слухи о борьбе за власть в Высшем совете. Капитан была из тех, кто прямо-таки сочится лестью, если действительно хочет чего-то добиться. И ей в самом деле это удавалось – я вдруг обнаруживал, что улыбаюсь ей в ответ, хотя прекрасно понимал, что все это лишь игра. Секрет заключался в том, что сама Проуп не понимала, что она ужасный лицемер, полагая, что ведет себя совершенно искренне. Подобное я встречал среди дипломатов, которые искренне верили, что являются образцами правдивости, поскольку считали всех остальных большими лжецами, чем они сами.