Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Багровое небо скачками проносилось над головой. Врачи несли его к машине.
Стивен хотел спросить, как там бабушка, но говорить не было сил. Он понимал только, что она пришла на плато вместе с остальными и там с ней что-то произошло.
Из-за него.
От этой мысли глаза снова заволокло красной пеленой, и все завертелось, как в калейдоскопе.
Он думал, этот день и без того достаточно ужасен. Но мало того, что он чуть не умер, — вдобавок что-то случилось и с бабушкой.
Из-за него. Из-за его плана. Из-за ловушки, которую он придумал. Из-за его прекрасных писем. «На коробке было написано, что это филе». Потому что он оказался мальчишкой, а не мужчиной; настоящий мужчина все сделал бы по-другому. Сделал бы как надо.
Их погрузили в одну машину «скорой помощи». Мать сжала его руку, сказала, что сейчас вернется, и пропала.
Стивен видел, что на бабушке кислородная маска, но такая же маска была на нем самом, так что это ничего не значило. Не давало никакой подсказки.
«Ба», — шепнул он одними губами, но опухшее горло по-прежнему не выпустило ни звука.
«Бабушка».
Вглядываться сквозь красную пелену было трудно, и Стивен оставил эти попытки. Он закрыл глаза и снова провалился в беспамятство, почувствовав напоследок, что его все еще тошнит от бутербродов Эйвери.
Стивен лежал в кровати дяди Билли и смотрел, как бабушка вяжет.
Его переселили сюда, чтобы он отдохнул от Дэйви, а еще потому, что Стивен плакал и бился по ночам, и младший брат потом целый день куксился.
Занавески раздвинули, и в комнате стало на удивление светло — даже сейчас, несмотря на дождь, носимый по двору неожиданными в эту пору ветрами.
С кровати комната казалась совсем другой. Теперь, когда из-под голубого одеяла дяди Билли выглядывали ноги Стивена, она превратилась в нормальную мальчишескую комнату, точно с нее наконец сняли заклятие. Стивену было здесь спокойно и на удивление уютно.
Космическую станцию задвинули под стул, чтобы она не мешала носить в комнату книжки, теплый суп и витаминный напиток.
Фотография Билли переместилась куда-то на край ночного столика, вытесненная вещами Стивена: полудюжиной бутылочек с лекарствами, стаканом с торчащей соломинкой, коробкой молочного шоколада — объектом регулярного паломничества Дэйви — и стопкой открыток с пожеланиями скорейшего выздоровления.
И еще кое-что в этой комнате имело отношение к Стивену. Об этом знал он один. По ночам, когда мать, бабушка и Дэйви отправлялись спать, Стивен переворачивался на бок и острием компаса аккуратно выцарапывал на стене за краем кровати свое имя. Он знал, что поступает нехорошо и Летти, обнаружив надпись, наверняка разозлится. Но он решил никогда больше не выходить из дома — этого или какого угодно, — не оставив хоть какой-то метки, знака того, что и он жил и понял, сколь эфемерна природа жизни.
Все должны оставлять знаки.
Стивен вернулся в мыслях к своему последнему посланию — открытке с изображением цветочного горшка, лопаты и садовых перчаток.
Стивену очень хотелось приписать «С любовью», но он передумал — чтобы не смущать дядю Джуда. Чтобы не смущаться самому.
Летти забрала письмо и отправила, и теперь Стивен жалел, что все-таки не приписал.
Впрочем, и так получилось неплохо.
Стивен отвел взгляд от окна.
Бабушка сидела в кресле в изножье кровати и неторопливо вязала. Время от времени она останавливалась, чтобы размять искривленные артритом узловатые пальцы. Стивен поморгал, но ничего не сказал.
Она все-таки настояла на своем. Бабушка перевязывала его любимые носки. Еще в больнице она потребовала, чтобы Летти принесла ей эти носки, и упрямо распускала старые изорванные стопы, и к возвращению домой от них остались лишь резинки с кружевной бахромой петель по краю.
— Какого цвета хочешь? — спросила она.
Стивен тогда задумчиво откинулся на подушку дяди Билли, посмотрел на шарф «Манчестер Сити» и ответил:
— Голубые.
Пока бабушка проглаживала носки, Стивен перебрался на диван. Отказавшись от помощи, она притащила гладильную доску к своему обычному месту у окна и теперь водила по носкам утюгом через коричневую оберточную бумагу — чтобы шерсть не стала блестящей.
Стивен видел, как по улице прохаживаются капюшонники — руки в карманах, плечи ссутулены, капюшоны скрывают лица от наконец-то вернувшегося в Эксмур солнца. Они медленно волочили ноги, косились на дом, но ближе не подходили. Стивен подозревал, что больше и не подойдут.
Теперь все иначе.
Льюис рассказал ему, как они все примчались на плато. Впереди бежали мужчины, от них старалась не отставать перепуганная Летти в голубом халате и наспех завязанных кроссовках, а позади всех задыхалась бабушка, катя по вереску свою тележку, цепляясь то за нее — иначе уже раз десять бы упала, — то за крепкое плечо Льюиса — вон, гляди, до сих пор синяк!
Первым примчался отец Льюиса… но с этого момента показания друга становились на удивление схематичными. Льюис мог лишь сказать, что взрослые оторвали Эйвери от Стивена, а потом он отвернулся и ничего не видел. Впрочем, до Стивена уже дошли слухи о том, что отца Льюиса выпустили из полицейского участка без предъявления обвинения и что в «Красном льве» ему теперь всегда хватает одной стопки.
Зато Льюис помнил, как бабушка увидела Стивена с зеленым свитером на шее и кровавыми глазами, будто в «Джиперс Криперс». И как она сначала осела, а потом упала в розовые заросли, и как все взрослые — они-то уже поняли, что со Стивеном все в порядке, — бросились ей на помощь. И тогда-то отец Льюиса показал себя настоящим героем — хотя Стивену смутно помнилась совсем другая картинка: отец Льюиса, застывший в стороне, в то время как все остальные суетятся вокруг бабушки.
Стивен не стал спорить. Льюис заслужил свою горбушку.
Пока узловатые бабушкины руки покачивались над носками, Стивен раздумывал о том, куда делись вездеходные колеса. Может, их отдадут назад? Там, на плато, полиция сложила все в пакеты: и колеса, и разбитую окровавленную тележку, и лопату, и зеленый свитер, и самого Эйвери.
Стивен машинально потрогал припухшее горло — оно все еще болело, и потому мороженого и желе давали сколько влезет. И Стивену, и Льюису, разумеется.
Потрогал — и задрожал, несмотря на летнее солнце и включенное отопление. Он вдруг почувствовал себя в роли убийцы. Тонкая кожа под пальцами, хрящи и ямки, пульсирующая артерия. Какое все мягкое, хрупкое. Нажать посильнее, не задумываясь, — и сломается. Легко.
Стивен не впервые за эти две недели представлял себя на месте убийцы. Он много думал о Черных Землях. О дяде Билли.
О зарослях белого вереска.