– Видимо, и правда не знаешь. Должно быть, отсиживается на ферме – и правильно делает, если у него есть мозги. Здесь его нет. Во всяком случае, сейчас. – Он кивает своим людям, и они отпускают ее.

Она хватает Якопо из небрежных рук Федерико и начинает укачивать его, пока они уходят со двора.

– До скорого, шлюха, – говорит, проходя мимо, тот, который хватал ее за грудь. – Я, может, еще наведаюсь к тебе.

Но Паола, не обращая на него внимания, укачивает сына, прижав губы ко лбу ребенка. Некоторое время слышен лишь плач Якопо, и Этторе думает, сможет ли он набраться мужества, чтобы выбраться из зловонного и грязного стойла. Сможет ли он хоть когда-нибудь оправиться от стыда.

Через некоторое время Паола идет внутрь, не глядя на ворота. Этторе не двигается до тех пор, пока не слышит, как она зовет его на помощь, и тогда он выбирается наружу, пропахший хлевом, снедаемый ненавистью, чтобы помочь ей поднять с пола Валерио.

– Паола… – произносит он, но ему нечего сказать.

– Возвращайся в массерию, Этторе. Ты слышал его – там ты в безопасности, – говорит она, укрывая Валерио одеялом и прикладывая руку к его пылающему лбу.

– Я не могу вернуться сегодня – мне не на чем. Анна, наверное, уехала, как только начались беспорядки. Паола, послушай, он… он не может тронуть Якопо. Леандро его хозяин…

– Я знаю. Я знала это – вот почему я молчала. – В ее голосе звучит ужасная усталость. – Что же это такое, Этторе? Слуги нашего родного дяди приходят сюда и угрожают нам. Он бы убил тебя. Почему? Ты его чем-то разозлил? Что все это значит?

Внезапно слезы наворачиваются ей на глаза, первый раз с тех пор, как погиб Давид, отец Якопо, Этторе видит ее плачущей. Он не может этого вынести, обнимает сестру, кладет подбородок ей на макушку, и она не отталкивает его, что случалось не часто. Дрожь сотрясает ее тело.

– Не знаю, – говорит он. – Я не знаю, что это значит. Но я выясню.

Паола отстраняется, вытирает глаза.

– Тебе нельзя здесь оставаться. Они могут следить, они могут вернуться и обыскать все снова. Иди к Пино и Луне.

– Им известно, что Пино мой друг. – Качает головой Этторе.

– Тогда иди к Джанни и Бенедетто, иди к семье Ливии. Не задерживайся здесь.

– Хорошо. – Он отдает ей деньги, которые у него были, и она молча берет их. – Паола, – произносит он, сжимая ее руку с деньгами. Ему трудно говорить. – У тебя сердце львицы. Ты в два раза храбрее меня.

В городе повсюду неспокойно, тут и там случаются стычки. Улицы патрулируют несколько фашистских отрядов, трудовой люд Джои тоже сбился в кучки, их больше, но они слабы и безоружны. Фашисты атакуют профсоюзные здания и дома известных агитаторов, а рабочие громят полицейские участки, муниципалитет и новые штаб-квартиры фашистской партии. Мать Ливии, Бьянка, открывает дверь, на ее лице – страх, при виде Этторе она щурится. Со смерти дочери она держится с ним отстраненно и холодно. Возможно, она винит его в том, что он не уберег Ливию, и он это принимает. Он и сам не может себя простить, а теперь к этому прибавилось еще одно прегрешение – новая возлюбленная. Ему кажется, что Бьянка почувствует это, догадается о появлении в его жизни другой женщины. А может, из-за того, что Ливия подверглась насилию, ненависть Бьянки перекинулась на всех мужчин, смотревших на ее дочь с вожделением. На всех, кто испытывал к ней влечение.

– Я могу войти? Меня разыскивают, – говорит он.

Бьянка колеблется секунду, прежде чем кивнуть и отступить в сторону, впуская Этторе в их комнату, такую же тесную и сырую, как коморка Тарано. Она возвращается на свое место на трехногом табурете у очага. Выглядит она в два раза старше своего возраста.

– За тобой не следили? – спрашивает Джанни, внимательно наблюдающий за ним из угла комнаты.

– Нет. Я бы не стал вас беспокоить, но они уже наведались ко мне домой.

– Они разыскивают всех активистов, организаторов забастовок и членов союза, – говорит Бенедетто, старший брат Ливии, медведеподобный гигант с шишковатыми плечами и густой черной бородищей. – Всех, чьи имена им известны. Входи, конечно, я слышал, ты был у дяди.

Все подвигаются, освобождая Этторе место на соломенном тюфяке, лежащем на полу в дальнем конце комнаты. Садясь, он морщится, каждое движение снова стало причинять ему боль в ноге.

– На обед у нас только немного черной пасты с анчоусами, – говорит Бьянка, ставя на решетку жаровни жестяной котелок.

– Спасибо… – произносит Этторе. Затем в нерешительности замолкает. Его живот урчит от голода, хотя он плотно позавтракал в массерии, – к своему стыду, он вдруг сознает, что привык есть досыта. – Я уже обедал. Мне не нужно от вас того, без чего я могу обойтись.

Джанни кивает, и атмосфера немного разряжается.

– Хорошо, – говорит Бьянка, и в ее голосе звучит облегчение. Законы гостеприимства велят накормить пришедшего, но никто не рад лишнему рту.

Глубокой ночью раздаются одиночные выстрелы, возмущенные, гневные крики, удивленные возгласы, презрительный хохот. Этторе не спится, стоит ему закрыть глаза, как он видит Федерико Мандзо, держащего пистолет у головы Якопо, и ужас на лице Паолы. Он встает и сквозь щель в ставнях выглядывает наружу: в небо поднимается оранжевое пламя пожара и дым. Джоя построена из камня, и огонь здесь хозяйничает редко, но нет тут и воды, чтобы его потушить. Если вспыхивает пожар, дом обычно выгорает изнутри. Этторе долго смотрит на оранжевые всполохи и завихрения искр, кружащихся с нечеловеческой скоростью. Внезапно его пронзает мысль, что и картина разрушения может быть прекрасна.

Его мать Мария верила в трех ангелов, появляющихся на закате, чтобы охранять каждый дом, – ангелы, в ее представлении, были подобны духам или волшебным существам, не имеющим отношения к Богу. Она никогда не оставила бы на ночь мусор за дверью дома, чтобы не оскорбить ангела, сторожащего вход; перед каждым приемом пищи она слегка кланялась тому ангелу, который садился за стол; и каждую ночь перед сном благодарила того, кто охранял постель. С наступлением утра эти духи растворялись в лучах восходящего солнца, но Мария Тарано спала крепко, веря, что ни злые силы, ни проклятия не потревожат их в темноте. Глядя на пожар, Этторе некоторое время размышляет о том, что происходит с этими ангелами, когда дом охвачен пламенем. Может, они пугаются и исчезают, или прячутся, стыдясь своего недосмотра, или же остаются и пытаются бороться с огнем? Может, это их страдание видит он в кружащихся искрах, в поднимающихся спиралью кольцах дыма? Ночь тянется долго, и это тот редкий случай, когда Этторе радуется, что матери нет с ним рядом, чтобы встретить наступающий день. Груз одиночества причиняет ему не меньшую боль, чем физические страдания, и ему хочется оказаться в массерии Дель-Арко, крепко прижаться к Кьяре Кингсли, так чтобы чувствовать ее волосы на своем лице, тепло ее кожи и, обвив ее рукой, ощущать тихий стук ее сердца.

Утром Этторе ждет новостей от Джанни и Бенедетто. Первым возвращается Джанни, и его ястребиное лицо омрачают тяжелые мысли.