Этторе не просыпается, когда Кьяра уходит, и утром, садясь и опуская голову на руки, он ощущает ее запах на своей коже. Он склоняется над раковиной и выливает на себя целый кувшин воды такой холодной, что у него перехватывает дыхание. Он не в силах ни на чем сосредоточиться. Он чувствует оцепенение и пустоту; он опустошен ею, он сгорает от желания. Этторе небрежно бреется, ранит себя бритвой, затем натягивает брюки, рубашку, безрукавку и отправляется на поиски Марчи. Вначале он заглядывает в гостиную, а затем стучится в несколько жилых комнат, которые она делит с Леандро. Спустя некоторое время Марчи сама открывает дверь, вместо того чтобы пригласить его войти, и он смутно припоминает, что мать когда-то предупреждала его о том, что не стоит доверять тому, кто так поступает.

Марчи улыбается, когда видит его, и затем начинает тихо смеяться:

– Этторе, дорогой, ты что, бреешься серпом? Ты же всего себя изрезал! – Она легонько касается пальцами запекшейся крови у него на подбородке, и он понимает, над чем она смеется. Он пожимает плечами и входит вслед за ней в комнату. Она одета и накрашена, но не причесана – ее волосы в беспорядке, они еще не уложены той идеальной волной, и это делает ее одновременно и старше, и моложе. На окне синие занавески из дамаста, которые нежно колышет ветер, и стеганое покрывало им в тон на кровати. Марчи приспособила под туалетный столик старинную резную тумбочку – поставив на нее зеркало, разложив косметику, духи, шпильки на серебряных подносиках и свои драгоценности. Массивный бриллиант в обручальном кольце, которое купил ей Леандро, излучает радужное сияние, отражающееся на стене. Есть у нее и золотые цепочки, и серьги, сверкающие, как ее кольцо. Этторе наступает на что-то скользкое и, опустив глаза, видит, что его потрескавшиеся башмаки пачкают блестящую темно-желтую воловью кожу. Он вспоминает комнату в Джое, которую делит с Паолой и Валерио. Он думает о Ливии и ее семье, неделями, месяцами ютившейся в подворотне.

– Что с тобой? – спрашивает Марчи. Она садится у своего туалетного столика лицом к Этторе. В зеркале сзади он может видеть ее длинную спину.

– Я ухожу, – говорит он.

– Уходишь? – Ее глаза расширяются. – Ты же не хочешь сказать, что уходишь совсем?

– В Джою. Отдать деньги Паоле. Чтобы у них была еда. – Он смотрит на нее пристально, пока тень смущения не пробегает по ее лицу.

– Если бы только они пришли сюда, если бы только были чуть ласковее с Леандро, он бы вас всех принял – ты же сам это знаешь! И у них была бы еда.

– А Валерио? – резко спрашивает он.

Марчи опускает глаза и начинает рассматривать свои руки, сдвигая кутикулу с ногтей.

– Но ты еще хромаешь – тебе не наняться на поденную работу, ведь так? – говорит она. – Да и как ты туда доберешься.

Из всего этого Этторе улавливает несколько значимых слов.

– Я пойду. Я вернусь завтра.

– Теперь ясно! – говорит Марчи. – Ты просто хочешь их навестить! Послушай, не вздумай идти пешком, ради всего святого. Я пошлю в город Анну с каким-нибудь поручением – поезжай с ней в повозке. А завтра Леандро приедет сюда с Бойдом Кингсли, и ты сможешь вернуться с ними на машине. Ты меня понимаешь? О, где же Клэр, когда она нужна мне? Отправляйся с Анной, Этторе. Не нужно идти пешком.

– Да, – наконец произносит он, думая о волдырях, которые натрет костылем за время пятнадцатикилометровой прогулки.

– И вот еще, – говорит она. – Подожди минуту.

Она достает что-то из шкатулки, встает и идет к гардеробу. На ней прямое и узкое платье из тонкого белого льна, доходящее ей до лодыжек, не позволяющее делать большие шаги, на бедрах оно перехвачено поясом, расшитым бирюзовыми бусинами. О чем она думает, глядя на иссушенную землю, истощенных животных, грязных голодных людей, хочется знать Этторе. Марчи опускается на колени, чтобы отпереть металлический сейф в шкафу, и Этторе заглядывает внутрь. Сейф доверху набит деньгами, туго перевязанными пачками банкнот. Тысячи и тысячи лир. От этого зрелища его охватывает странная внутренняя дрожь; никогда в жизни не доводилось ему видеть ничего подобного. Поворачивая голову, Марчи оглядывается на него через плечо:

– Забавно, правда? Леандро говорит, что не доверяет человеку, который держит здесь банк, – какому-то флорентийцу. Все сделки в Америке он по-прежнему проводит через банк в Нью-Йорке. Я как-то спросила почему. Но он только пожал плечами. Думаю, я знаю ответ – он не доверяет богатым. Он сам богатый человек, но никому не верит. В глубине души он все тот же бедный крестьянин, каким родился. И если ты скажешь ему, что я тебе это показала, он шкуру с меня сдерет. Ты понимаешь? – Она улыбается, и Этторе молчит в ответ. Он сглатывает слюну, не в силах выразить того, что чувствует. Марчи достает несколько банкнот и вкладывает ему в руку. – Не говори Леандро, что я дала их тебе, поверь, так будет лучше. Возьми это для Паолы и малыша. Я знаю, как ты волнуешься. Возьми. – Она отдергивает руки, когда он пытается вернуть ей деньги. – Просто возьми! Черт-те что, Этторе, не будь ты таким гордым! Возьми их.

Он знает слово гордый; она часто использует его, говоря о нем, ругая его. Она не в силах понять, что гордость – это единственное, что у него есть. Но он берет деньги, хотя это похоже на насмешку. Это в десять раз больше того, что он заработал, дежуря на крыше прошлую неделю, и она дает ему их будто невзначай, улыбкой одобряя его послушание.

Анна ждет его во дворе, чинно сидя в маленькой повозке, держа в руках вожжи и повязав волосы шарфом. Она смотрит на него украдкой, когда он усаживается рядом в повозку, запряженную мулом. Торчащие у мула мослы, покрытые шрамами колени свидетельствуют о годах тяжкого труда. Мул стоит, прижав уши и ни на что не глядя, он даже не обмахивается хвостом, чтобы отогнать облепивших и жалящих его мух. Марчи машет с террасы, когда они трогаются, у дальнего конца арочного проема стоят Кьяра и Филиппо, возвратившиеся с прогулки, и пыль покрывает их ноги до колен. Она поднимает на него глаза, и он читает в ее взгляде недоумение и боль. Он хочет сказать ей, что вернется, но у него нет ни времени, ни возможности, так что он делает безразличное лицо, позволяя взгляду задержаться на ней всего на мгновение. Филиппо машет ему здоровой рукой, Этторе машет в ответ. Собаки за воротами провожают их лаем, рвутся с привязи, чтобы схватить мула, который не обращает на них ни малейшего внимания. От града и луж талой воды не осталось и следа, о потопе напоминают лишь более яркий цвет листьев смоковниц и прозрачный воздух, который вскоре вновь станет знойным, пыльным, наполненным ровным ослепительным сиянием, под которым он будет раскаляться до следующей грозы.

Когда они выезжают за пределы массерии и перед ними открывается дорога к Джое, Этторе становится легче; он по-прежнему напряжен, но уже по другим причинам. Этторе оглядывается, надеясь увидеть работников на полях, но забастовка, кажется, еще продолжается. Мул идет ровным шагом, и вскоре они уже приближаются к окрестностям Джоя-дель-Колле. Настроение у Этторе улучшается. Здесь он чувствует себя дома, он знает, кто он и как ему вести себя. Он знает это место.