В один из хмуроватых и прохладных весенних вечеров, когда лето точно сомневается, приходить ему или нет, в Аскефьорд вошли два корабля – «Рогатая Свинья» и «Ясеневый Нос» Арне Стрелы. Завидев дым над Дозорним мысом, жители Аскефьорда выбежали на берег: за долгие дни все сердца изболелись в ожидании вестей. Два корабля? Почему два корабля? Почему только два? Где остальные? Люди задавали друг другу вопросы, на которые никто не мог ответить. Еще пока корабли шли по фьорду, можно было увидеть: на каждом из них плотно друг к другу лежат человеческие тела. Вдоль фьорда полетели вопли ужаса.

– Мертвые, мертвые! – восклицали здесь и там. – Корабли мертвецов!

– Да замолчите вы! – кричал на перепуганных соседей Кари ярл, измученный и выведенный из себя жестокой тревогой. – Какие мертвецы, когда они шевелятся? А на веслах тоже мертвецы? Это просто раненых прислали домой! Вы как вчера родились! Аринкар! Очнись!

Корабли подошли к песчаной площадке, ткнулись носами в песок, гребцы попрыгали в воду и стали толкать их на берег. Жители Аскефьорда стояли под соснами и потрясенно смотрели, выискивали знакомые лица. Шагнуть вперед и подать голос никто не решался. Ближе всех к морю стояли жена Арне Стрелы и десятилетний сын; сперва они обрадовались, увидев его корабль, но теперь молчали: гребцы оказались все чужие, на руле – вместо Хринга Утки кто-то незнакомый. Самого Арне не было вовсе. Мальчик смотрел с недоумением, напрасно выискивая отца и видя вместо него Хьёрлейва Изморозь, а в глазах женщины был ужас – она лучше понимала, что это значит.

– Да помогите же, тролли несчастные! – вместо приветствия гневно крикнул толпе Хьёрлейв Изморозь. – Не видите!

Он взмахнул рукой: его кисть была странно короткой и, обмотанная серым полотном, напоминала копыто. Или волчью лапу, что у троллей вместо правой руки. Но его голос, вид его знакомого лица пробудили народ от оцепенения: Кари ярл первым бросился в воду и стал толкать «Ясеневый Нос», за ним побежали все бывшие на берегу мужчины, от престарелого Гейрольва из Орелюнда до мальчишки конунгова раба.

«Рогатую Свинью» тоже вытащили на берег. Один из сыновей Стуре-Одда как-то очень неловко сполз с корабля на песок и сделал несколько шагов, заметно хромая на левую ногу и опираясь на палку. Одна из девушек, Хильдирид Хохотушка, подошла к нему и остановилась в двух шагах, с изумлением глядя в лицо и моргая, точно пытаясь проснуться. Парень смотрел на нее с некоторым смущением, словно был в чем-то виноват.

– Ты… ты… кто? – запинаясь, выговорила Хильдирид, тревожно обшаривая взглядом его лицо.

Никогда раньше она не могла и вообразить, что задаст такой вопрос, потому что сыновей Стуре-Одда с самого детства никто и никогда не путал. Но сейчас Хильдирид смотрела и не понимала, которого из двух видит перед собой. Это лицо, усталое, побледневшее, с заострившимися чертами, с прозрачной, едва видной щетиной на щеках и костистом подбородке, не было лицом ни одного из сыновей Стуре-Одда. Какой-то третий… Морок… Без привычного румянца на высоких скулах, с прилипшими к вискам блеклыми прядками светлых волос, с жесткой складкой в углу рта, которой не было ни у одного из них…

– Слагви, – ответил парень, бегло глянув ей в лицо и тут же опустив глаза, будто стыдился собственного имени. На самом деле ему казалось, что, явившись сюда без брата, он совершает что-то непозволительное.

– А… где… он? – Голос Хильдирид сорвался на шепот. Сама мысль о том, что один из близнецов погибнет, переворачивала весь мир корнями вверх. Это все равно как если ночь погибнет, а день останется…

– Сёльви остался там, с Эрнольвом ярлом. А меня отправили домой, потому что я сейчас… – Слагви посмотрел на свою ногу. – Хромать уже кое-как начал, но боец из меня теперь никакой. Только дармовое угощение воронам.

Он и сам не хотел расставаться с братом, но Эрнольв ярл выпроводил его почти силой, сказав, что до полного выздоровления он будет только обузой Сёльви.

К ним подошла Эренгерда. Она старалась держаться спокойно, но в ее глазах против воли отражалась трепетная, молящая надежда, точно Слагви и есть норна, решающая судьбу людей.

– А конунг? – спросила она, не смея прямо спросить об Асвальде. – А… другие?

– А конунг… – Слагви опустил глаза, и у всех оборвалось сердце.

– Никто не знает, что с ним, – вместо него ответил Хьёрлейв Изморозь. – Эрнольв ярл прислал домой раненых, а все остальные сейчас на Остром мысу. А конунг… Он в Медном Лесу. Эрнольв ярл будет его искать.

– Была битва?

– И не одна. Вы… уже знаете?

Хьёрлейв показал глазами на запад, к вершине фьорда, где курился привычный дымок над обиталищем тролля. Сольвейг, которая подошла сразу вслед за Хильдирид и теперь стояла, обнимая локоть брата и прижавшись к его боку, опустила глаза. Это она запретила троллю петь его «перечень мертвых». Но она лишь отдалила страшный час, и теперь он настал. Судьба иногда позволяет отступить, но не позволяет совсем уйти от предназначенного.

Со всех сторон на Хьёрлейва смотрели глаза: серые и голубые, с болезненной тревогой и надеждой. Те, кто нашел своих родичей среди раненых, уже снимали их с кораблей и суетились вокруг, а остальные в ожидании смотрели на Хьёрлейва. И жена Арне Стрелы ждала, уже зная, что он ей скажет. Ее потрясенно-мертвенный взгляд затягивал, как подземелья Хель, и Хьёрлейв с трудом отвел глаза.

– Значит, троллем из Дымной горы теперь буду я, – сказал он. Ему была тяжела эта обязанность, но кто-то ведь должен это сделать. – Видит Повелитель Битв: лучше бы я сам остался лежать в той долине Медного Леса, чем стал вестником вашего горя. У нас осталось восемьсот человек, считая легкораненых, которые не поехали домой. Эрнольв ярл жив, и Асвальд ярл жив. А твой отец, Хильдирид, теперь у Одина. Это была славная смерть.

Хильдирид закрыла лицо руками. Берег покрылся криками. Все дворы и усадьбы Аскефьорда проводили мужчин с войском, и теперь почти все узнали, что кто-то не вернется назад. Фру Стейнвёр вопила и причитала по своему брату Модольву, Кари ярл кусал губы, думая о сыне – Хьёрлейв не мог сказать точно, выживет Хродмар или нет.

Эренгерда стояла на том же месте, прижав руки к груди. Асвальд жив, и ее сердце билось отчаянными толчками, будто сама она каким-то ненадежным чудом избежала гибели. Это казалось невероятным, даже подозрительным – как ее миновала почти всеобщая участь потерь?

Она повернулась и стала искать глазами Сольвейг. Мысль о той, что лучше и полнее всех разделит с ней ее радость, вызвала в душе Эренгерды прилив нежности.

Но вместо Сольвейг она внезапно увидела другого человека. Перед ней стоял Гельд Подкидыш и смотрел с каким-то мучительным чувством, точно не знал, можно ли ему заговорить с ней. На щеке и подбородке у него виднелась красная черта подсохшего шрама. Заметив шрам, Эренгерда по его виду привычно отметила, что со времени битвы прошло около десяти дней.

– Это ты! – Она улыбнулась, только сейчас и вспомнив о его существовании. Радость за Асвальда сделала ее такой счастливой, что даже Гельду она сейчас простила все прежнее и готова была встретить его по-дружески. – Ты вернулся. Ты тоже ранен?