Всю дорогу от Белоострова до Ленинграда Андрей сидел рядом с Аркадием Калининым на переднем сидении «рафика», закрыв лицо руками. Он молчал даже тогда, когда к нему обращались, и ребята оставили его в покое. Только около Удельной, на проспекте Энгельса, Озирский тронул Аркадия за плечо.

– Стой, я хочу из автомата звякнуть кое-куда.

– Ты надолго? – Ружецкий посмотрел на часы, которые носил на внутренней стороне запястья.

– Минут на десять-пятнадцать.

Он открыл дверцу и выпрыгнул наружу, и в нагретый салон повалил пар. Потом пошёл к железнодорожной станции и павильону метро. Ноги скользили по обледенелому снегу, но Андрей не вынимал рук из карманов дублёнки и не поднимал головы.

Сашка был ещё жив, когда его доставили в клинику Первого Медицинского института – Андрей связывался с врачом по рации. Строгая немолодая дама честно предупредила, что надежды почти нет. Сохранить жизнь пострадавшего на протяжении долгого пути помогло лишь оборудование реанимобиля; иначе всё кончилось бы ещё в Дибунах.

И сейчас Андрей, раскидывая носками сапог кашу из снега, песка и соли, удивлялся. Ни врачи, ни он сам не могли понять, почему состояние больного ухудшалось с каждой минутой. Если Сашка не умер на свалке, да ещё смог дойти до блокпоста, значит, сил у него было вполне достаточно.

Уже двенадцать лет, с тех пор, как познакомились, они тренировали свою выносливость по методу буддийских лам и индийских йогов. Они сидели нагишом в снегу, купались в проруби, упражнялись на дыбе, как можно дольше задерживали дыхание. Всё это, наверное, и пригодилось сегодня Сашку. Видимо, с ним сделали ещё что-то, и все занятия оказались напрасными…

Но главное, ради чего Сашок и пошёл в банду, сделано. Холодаев отложил начало своей авантюры на четыре часа. Не пожертвуй Минц собой, какой-нибудь самолёт упал бы обязательно – Веталь просто так языком никогда не болтал. И вот теперь, кровь из носу, надо разыскать Филиппа. Акция хоть и отложена, но не отменена. За оставшиеся два часа надо найти выход, иначе вместо одних пассажиров и лётчиков погибнут другие…

Озирский сунул в прорезь аппарата две копейки, безнадёжно посмотрел на часы и подумал, что в это время Готтхильфа на работе точно нет. Но всё-таки, для очистки совести, надо набрать, а потом уже звонить Захару. Выхода нет – надо выпустить золото.

Филипп Готтхильф, зажав в зубах сигарету, разбирал аппарат для перегонки спирта, который в чистейшем виде был необходим при приготовлении очередного лекарства. Из алонжа в колбу ректификат уже не капал. Плитку, на которой стояла колба Вюрца, Филипп отключил от сети. Водяная баня не парила, установка охладилась.

Готтхильф решил закругляться, потому что в восемь часов «ночной директор» делал обход института. Несмотря на мощное прикрытие в виде работы над диссертацией, Филипп Адольфович не хотел, чтобы его застали рядом с перегоночным устройством. Запах спирта отсутствовал, потому что аппарат стоял под тягой. Но влипать в неприятную историю совсем не хотелось, и Обер заторопился.

Сейчас он как раз отсоединял холодильник Либиха от колбы Вюрца, и потому не сразу взял трубку. Аппарат надрывался совсем рядом – нужно только протянуть руку. Затягиваясь дымом «Веста», Филипп прикидывал, стоит ли отозваться. Решил, что стоит – ведь это мог быть Озирский. Конечно, вероятность небольшая. Но всё же…

– Слушаю! – хрипло прокашливаясь, не переставая одной рукой разбирать установку, сказал Готтхильф. Потом он прижал трубку плечом, и дело пошло быстрее.

Андрей в телефонной будке чуть не заорал от радости, словно самолёты уже были спасены.

– Филипп… Это я! – Озирский никак не мог справиться с чувствами и досадовал на себя за это. – Вернулся из местной?

– В чём дело? Что с тобой? – Готтхильф понял, что Озирский очень взволнован, и не на шутку испугался.

– Ты там один, надеюсь? А тут много народу вокруг будки шляется. Я с Уделки говорю. Так рад, что застал тебя! Увидеть нужно срочно!

– Не очень-то мне с руки сейчас. – Филипп, разговаривая, снимал чёрный халат. – А по какому поводу? Ах, да, понимаю – аэропорт.

– Да-да, именно! Короче, где встречаемся? Или ты решил больше со мной дел не иметь?

– Да погоди, дай подумать. На пожар, что ли? Ладно, в девять я буду на платформе «Скачки». Это Красносельский район. Да ты, наверное, сам знаешь.

– Не слабо! А ближе нельзя? Я бы отсюда к Торжковскому рынку погрёб…

– Понимаю, но рисковать не хочу. Ни собой, ни тобой.

– Ладно, не до жиру. Значит, «Скачки»? Это с Балтийского…

Андрей плясал в будке, как застоявшийся конь. Он готов был ехать куда угодно, лишь бы предотвратить трагедию на самолёте и попросить медицинской консультации по поводу Минца.

– Дача Ювелира там неподалёку. Он меня на половину десятого пригласил, – тихо сказал Филипп. – Если «хвост» притащишь, амба мне.

– Да уж постараюсь не притащить. Ты за это будь спокоен. Оставь всё мне и освободи голову для другого. Обязательно приезжай! Ну, всё, разъединяют. Жду!

Едва Озирский повесил трубку, в будку тотчас же полезла заиндевевшая бабка в платке. Сверху была надета ещё и попорченная молью норковая шапка, а на пальто старуха накинула ещё и тёплую шаль. Морозный воздух обжёг легкие, защипал кожу. Андрей рысцой побежал к «рафику», припаркованному напротив Гаврской улицы. Там когда-то они жили с первой женой Натальей, и Озирский оставил ей эту квартиру.

Андрей еле сдерживал удушающий кашель. Ныли натруженные ноги, а в животе ожила совсем было притихшая боль. Фонари по бокам проспекта Энгельса купались в молочном тумане. Чёрт, и в городе-то неуютно, страшновато при такой погоде, а уж в Скачках… Но блеять нечего. Кроме него, Озирского, с Обером никто встретиться не может.

Что сейчас с Захаром творится, страшно себе представить. Всё-таки добился, чтобы Сашка работал по этому делу. Не остановил, допустил «стрелку» с Веталем – и вот результат. Теперь неизвестно, кого винить. То ли Сашку, осла упёртого, то ли себя самого, то ли начальника отдела. Конечно, Горбовскому придётся отдуваться в любом случае. Особенно если упадёт самолёт, или Сашку врачи не спасут. Могут и снять с должности, между прочим. И хорошо, если заменят его Геннадием Петренко…

А ведь виноват-то Андрей, если судить по справедливости. Он познакомил Сашку с Захаром, замолвил словечко за своего ученика. Мол, хочет парень бороться с мафией, прямо душа горит. Вот и доборолся, максималист несчастный! Мог устроиться со своей «красной» корочкой на какое-нибудь тёплое место – родня постаралась бы. И уж тем более не стоило сейчас провоцировать Веталя. На седьмом десятке человека не перевоспитать, а уж такого – и подавно. С ним, как с миной, опытный сапёр работать должен. Уж во всяком случае, не Сашка, который, если разобраться, совсем жизни не знает…

Озирский откашлялся, сплюнул в сугроб и пошёл медленнее. Действительно, Сашке негде было набираться ума-разума. Идеалист из интеллигентной, благополучной семьи. С урлой, не в пример Озирскому, никогда не контачил. И на фиг было рисковать головой, если можно обойтись без этого? Для чего, спрашивается. Сашка получал золотую медаль и «красный» диплом, кончал аспирантуру, писал кандидатскую диссертацию? Для того чтобы сейчас сдохнуть на тридцатом году жизни? Да, смотрится всё это красиво, но только стоит ли игра свеч?..