именно ты! Ведь только у тебя, из всех прочих здесь, – докторская степень.

О моей степени на работе вряд ли кто прежде догадывался, ибо о ней я не упоминала, даже когда пыталась кому-либо что-то втолковать, и, разумеется, степень моя не делала меня лучшей вычислительницей в нашем отделе, да и выставлять свои регалии напоказ мне всегда казалось позерством. Ведь любой, у кого есть образование в области физики, был вполне способен выполнять ту же работу, которую выполняли мы. Мало того, у нескольких женщин здесь вообще не было высшего образования, но это, как оказалось, было вовсе и не обязательно, поскольку и без него те женщины вполне успешно справлялись со своими должностными обязанностями.

Очевидно, Пузырь наш смотрел «Мистера Волшебника» или слушал выпуск новостей ABC, где моя ученая степень и упоминалась.

– Моя степень в данном случае никакого значения не имеет. – Я пролистала страницы, принесенные Пузырем. – У тебя есть исходные данные?

– Конечно, есть! Конечно! – Он пожал плечами, как будто я задала ему совершенно глупый вопрос. Я терпеливо ждала, улыбаясь ему. Наконец-то до него дошло, и он щелкнул пальцами. – Ой! И то верно. Понял-понял. Исходники в лаборатории. Сейчас я их принесу.

– Надеюсь.

Я сложила страницы на своем столе, а он выскочил из комнаты, и галстук его развевался при каждом шаге. Отовсюду немедленно раздалось хихиканье.

Средь нас уже давно сложилась поговорка: «Инженеры создают проблемы, а вычислительницы их решают». А Пузыря мы, хоть над ним и подтрунивали, но все же искренне любили. Возможно оттого, что он являл собой идеальную иллюстрацию придуманной нами поговорки.

Басира отодвинула кресло. Резко поднялась. Переступая с ноги на ногу, вполне убедительно изобразила подпрыгивающий на полу детский надувной шарик и с преувеличенным американским акцентом провозгласила:

– Мне нужна компьютересса! Господи, помоги мне! Помоги! Мне срочно нужна компьютересса!

– Наш Пузырь просто бесподобен! – Я рассмеялась и откинулась на спинку кресла. – А ведь у него, верь мне, только благие намерения.

– Разумеется. Только благие. – Из-за своего стола встала Миртл и подошла к нам. – Ну и как выглядят приведенные им цифры?

Я пододвинула к ней пачку листов. Рядом появилась Хелен и, склонив голову, тоже принялась изучать распечатки.

– Должно быть, что-то изначально оказалось неправильно пробито на перфокартах.

– Оттого-то я и настояла на получении исходных данных, которые действительно…

В вычислительный зал вошел Натаниэль. Хихиканье тут же прекратилось, и все немедленно вернулись на свои рабочие места. Натаниэль был моим мужем, но он также был и ведущим инженером. Я подмигнула Хелен, а затем, немедленно повернувшись, обратила все свое внимание на мужа.

Его рот был сжат в узкую линию, челюсти стиснуты, а меж бровями наблюдалась глубокая морщинка. В одной руке у него был свернутый журнал, и на ходу он похлопывал им себя по бедру.

– Элма. Могу я поговорить с тобой? В моем кабинете.

– Разумеется. – Обменявшись взглядом с Басирой, я отодвинула от стола свое кресло. Встала. – Если Пузырь появится до того, как я вернусь, просто вели ему оставить исходники на моем столе.

Я последовала за Натаниэлем из вычислительного зала. Мои коллеги притворились, что вовсе не пялятся на нас, хотя, конечно же, пялились. Спина Натаниэля перед моим взором была напряжена, и шаги его по коридору были длинны и равномерны, удары же моих каблуков по линолеуму звучали часто и вразнобой.

Натаниэль, уставившись в пол, придержал для меня дверь в свой кабинет. Челюсти его ходили ходуном, и в такой ярости я его прежде, пожалуй, даже и не припомню.

В его кабинете мне в глаза сразу бросилась грифельная доска на стене, которая оказалась испещрена, как я немедля поняла, уравнениями, описывающими облет Луны космическим кораблем, что, несомненно, имело смысл, учитывая следующую фазу нашего космического проекта.

Натаниэль осторожно и почти бесшумно затворил за нами дверь. Пересек комнату и тут же демонстративно швырнул на стол журнал. То был последний ежемесячный выпуск журнала «Лайф», и в нем, как мне уже было известно, красовалась я. Слава богу, фото мое помещалось не на обложке, но тем не менее оно в журнале имелось. Имелось на развороте. В статье о девочках-скаутах.

Натаниэль, все еще глядя в пол, ослабил галстук. Устало произнес:

– Элма. Я в ярости. И дело не в тебе. Хотя и в тебе тоже.

– Ты… Ты меня пугаешь. – Я опустилась в кресло рядом со столом, надеясь, что и он сделает то же самое.

Он остался стоять. Провел пятерней по волосам, а затем вдруг воскликнул:

– Ты поступила чертовски глупо.

– Натаниэль!

– Да чтоб вам всем! – Он повернулся и пристально посмотрел на меня. – Я только что провел целый гребаный час в кабинете директора Нормана Гребаного Клемонса, который, дьявол его дери, сказал, и я цитирую: «Контролируй свою жену». Не уверен даже, что он оценил то, что я, дьявол его дери, после таких слов ему от всей души не врезал.

Мой рот непроизвольно открылся, но через считаные секунды я хоть и с трудом, но все же вымолвила:

– Что?

– Контролируй. Свою. Жену. – Он сжал кулаки и прижал их ко лбу. – Контролируй свою… Да и черт с ним.

– Подожди… Вся катавасия из-за журнала? – Если бы Клемонс сказал мне это, я бы, возможно, пришла в ярость, но теперь, как бы то ни было, я была просто в ужасе от того, что втянула Натаниэля в неприятности. – Или проблема во внешности девочек-скаутов? Я не… Что я такого сказала?

Он схватил со стола журнал.

– Полагаешь, проблема в дурацком снимке? Вовсе нет. Проблема в том, что он – идиот и трус.

– Ты ему этого не сказал, надеюсь?

Головная боль, с которой я боролась весь день, усилилась. Мало того, через мой правый глаз принялись один за другим следовать электрические заряды. Во всяком случае, сопровождаемые болью периодические вспышки в нем я таковыми восприняла.

– Нет. – Натаниэль нахмурился. – Разумеется, нет. Я заверил его, что поговорю с тобой. Вот я с тобой и разговариваю.

– Я перестану давать интервью.

– Что? Перестанешь давать интервью? Но я вовсе того не хочу.

– Но если мое общение с журналистами негативно влияют на твою работу, то…

Его гнев превратился в ужас.

– Нет, нет. Ты меня неправильно поняла. Я сержусь вовсе не на тебя. Это Клемонс, а не ты, выходит за рамки дозволенного. Ему ненавистно то, что твои действия имеют эффект, и в результате его критикуют за то, что он не включил в свои планы женщин. Он испытывает давление со стороны некоторых довольно влиятельных людей, и все они говорят, что видели тебя, или слышали