для моментального уничтожения ее военной мощи, чем тот, который придумали составители «приказа № 1». При этом особо знаменательно то, что он был первым и последним — никаких других «приказов» за ним не последовало, из чего нельзя не заключить, что единственной целью его авторов было именно желание уничтожить одним ударом русскую военную силу, а это, несомненно, было им внушено врагами России и русского народа. Позора этого изменнического деяния ничем и никогда не смоют с себя его авторы.

Дабы не задерживать процесс быстрого развала нашей армии, немецким войскам на фронте было приказано ни в коем случае не предпринимать никаких операций, а всеми силами стремиться ускорить этот развал путем братания, пропаганды о мире и даже подкупа.

Тут, конечно, не может не возникнуть вопрос: по каким причинам процесс распада нашей армии имел такой поистине молниеносный характер.

Конечно, большое влияние оказало всеобщее утомление затянувшейся войной. Однако, несмотря на это, армии других участвовавших в войне стран не утратили своей боеспособности, ибо случавшиеся вспышки неповиновения, как сие имело место, например, во Франции, в корне подавлялись решительными мерами твердой правительственной власти.

Кроме того, на быстроту распада нашей вооруженной силы повлияло слабо выраженное в народных массах, а следовательно, и в войсках сознание своего патриотического долга в широком смысле этого понятия, что является результатом недостаточной степени просвещения и гражданского самосознания.

Наконец — а это, быть может, и есть самое главное — не только рядовыми офицерами, но и высшими начальниками овладел с начала революции как бы полный «паралич воли», из-за чего командный состав в своем большинстве не проявил достаточной энергии для борьбы с революционным развалом в армии. Явление это возможно отчасти объяснить тем, что к началу революции основная часть кадровых офицеров выбыла уже из строя, а призванные из запаса принадлежали в большинстве случаев к слоям русского общества, наиболее подверженным влияниям революционных идей и обладавшим значительно меньшей «воинской» стойкостью, чем кадровые офицеры. Что же касается высшего командного состава, то этот «паралич воли» перед революцией можно объяснить единственно надеждой, что революция выведет Россию из того безнадежного состояния, в которое ее привела губительная внутренняя политика престола. Но как бы то ни было, этот всеобщий «паралич воли» наиболее ярко выражался в душевном состоянии нашей армии в начале революции, являясь одной из главных причин столь быстрого процесса потери ею боеспособности.

Когда же после первых дней «революционного угара» стало ясно, что революция приведет Россию к еще худшим последствиям, чем политика престола, командный состав спохватился, но поздно — остановить процесс распада армии было уже невозможно.

При том состоянии, в каком оказалась русская армия после прихода к власти Временного правительства, не могло быть и речи о каких бы то ни было активных боевых операциях. Вся деятельность командного состава была направлена на то, чтобы елико возможно задержать распад армии и удержать солдат на фронте. Но тут командный состав столкнулся с противодействием советов солдатских и рабочих депутатов, преодолеть которое он оказался не в состоянии. Рассчитывать же на поддержку правительства, которое само было поглощено борьбой с демагогической деятельностью Петроградского совета солдатских и рабочих депутатов и в этой борьбе постоянно вынуждено было делать уступки демагогам, он не мог.

При таких условиях оперативная работа Верховного командования прекратилась и вся его деятельность сосредоточилась на том, чтобы убедить Временное правительство в необходимости поддержать командный состав в деле восстановления дисциплины в войсках и в связи с этим ограничить демагогическую деятельность советов солдатских и рабочих депутатов. Однако все старания Верховного командования в этом направлении оказались безуспешными. Да это было и неудивительно, ибо Верховное командование потеряло после революции свой авторитет. Так же как и большая часть командного состава, Ставка капитулировала перед революцией, и воля ее также была парализована.

Как уже отмечалось, личный состав Ставки, не представляя собой сплоченного единой волей и мыслью тела, не был способен вступить в борьбу с революцией, как это, несомненно, сделал бы личный состав Ставки великого князя Николая Николаевича, который решительно повел бы эту борьбу до конца.

Вместо того чтобы вступить в борьбу с революцией, личный состав Ставки надел красные банты и под предводительством начальника штаба покорно отправился на загородное поле у Могилева для участия вместе с населением в манифестации по прославлению торжества революции, организованной Могилевским советом солдатских и рабочих депутатов, который был образован неизвестно откуда взявшимся подпрапорщиком еврейского происхождения и какими-то полуинтеллигентными демагогическими «орателями».

И с той поры начался «крестный путь» Ставки. Все ходили как потерянные, подавленные сознанием полного бессилия. Почва под ногами уходила, не на что было опереться.

В связи с провозглашенным Временным правительством правом синдикального объединения даже в армии и на флоте — чем как бы легализировалось существование советов солдатских и рабочих депутатов — в Ставке была сделана попытка образовать по примеру Петрограда объединение офицеров, но оно вскоре после своего учреждения распалось.

Немало способствовало падению авторитета Ставки и то обстоятельство, что за пять месяцев существования Временного правительства на посту Верховного главнокомандующего сменилось пять лиц: генералы М. В. Алексеев, А. А. Брусилов, Л. Г. Корнилов[61], Н. П. Духонин[62] и даже адвокат по профессии А. Ф. Керенский[63].

Из этих пяти Верховных главнокомандующих один лишь Корнилов сделал, как известно, попытку вступить в борьбу с революцией, закончившуюся неудачей и заточением его в Быхове. Генерал Алексеев, обессиленный болезнью, переживал душевный слом и, не имея сил для борьбы, вскоре ушел с поста Верховного главнокомандующего. Генерал Брусилов и, конечно, Керенский вели на этом посту политику революционного характера, стараясь добиться недостижимого компромисса с советами солдатских и рабочих депутатов. Генерал же Духонин, назначенный перед самым концом Ставки, когда процесс развала вооруженной силы, в сущности, уже закончился, оказался бессилен что-либо сделать и, как агнец, был принесен в жертву революции.

Особенно же способствовало падению авторитета Ставки то, что она тотчас же после революции превратилась в настоящий проходной двор. Со всех сторон хлынули в нее многочисленные депутации и депутаты разных советов и исполнительных комитетов солдат, рабочих, матросов и крестьян, снабженные какими-то «мандатами», написанными на клочках бумаги, не поддающимися никакой проверке. Все они носились с деловым видом по улицам Могилева, не выказывая чинам Ставки ни малейшего внимания, а, наоборот, во многих случаях смотря на них враждебно, и буквально врывались к нам в управления, где бесцеремонно рассаживались, не считаясь ни с чем и предъявляя нам самые абсурдные требования и проекты, касающиеся ведения войны, и даже вмешивались в оперативные вопросы.

Малейшие знаки нетерпения с нашей стороны, а тем более нежелание их