Однако либеральная публика не скрывала своего удовлетворения убийством министра. Павел Милюков писал: «Радость по поводу его убийства была всеобщей». Либералы и динамитчики были заодно. По свидетельству А. Тырковой-Вильямс, сообщение о смерти министра вызвало такое ликование, словно это была весть о победе над врагом. Д.Н. Шипов вспоминает, что ему новость о гибели Плеве пришла по почте. «Письмо врача, сообщившего эту весть, дышало как бы радостью, и он, по-видимому, спешил приветствовать меня, предполагая, очевидно, что и я разделяю его отношение к событию»[189]. Врач и писатель С.Я. Елпатьевский свидетельствовал: «Помню радость, которая была в Ялте при известии об убийстве Плеве. С веселыми лицами, с радостными улыбками передавали его друг другу люди, которых раньше я считал далекими от политики… Впереди меня встретились два пожилых человека, солидные люди в котелках, и, при мне обменявшись известиями о смерти Плеве, они горячо пожали друг другу руки и расцеловались»[190]. Характерный эпизод вспоминал отец террориста Егора Сазонова, убившего Плеве. Богатый лесопромышленник Сазонов выехал из Уфы в Петербург, как только узнал об аресте сына. Он опасался, что пассажиры узнают его и учинят расправу, однако все вышло с точностью наоборот. Когда весть о том, что в поезде едет отец террориста, распространилась по составу, к Сазонову-старшему в вагон стали заходить дружелюбно настроенные пассажиры. Скромные попутчики приходили просто взглянуть, более смелые поздравляли его, жали руку, а некий офицер с друзьями даже пил за его здоровье[191].

Столыпин хорошо знал следующего министра – князя Святополк-Мирского, поскольку тот управлял генерал-губернаторством, в которое входила Гродненская губерния. Святополк-Мирский был отставлен после Кровавого воскресенья. Генеральша Александра Богданович, хозяйка влиятельного светского салона, осведомленная о всех петербургских сплетнях, писала в своем дневнике о князе Святополк-Мирском: «Сегодня у себя за завтраком он пил за то, что благополучно, живым уходит из министров. В Москву была послана депеша Булыгину, чтобы он немедленно сюда приезжал». Через несколько дней она записала: «Булыгин уже в Царском у царя, сильно брыкается, отказывается от портфеля министра внутренних дел»[192]. Когда Булыгина удалось уломать, его супруга горько плакала, боясь за жизнь мужа.

Последним в портретной галерее на Фонтанке висел портрет Петра Дурново, непосредственного предшественника Столыпина на посту министра внутренних дел. Он был настоящим энтузиастом полицейского дела и не меньшим поклонником женского пола. В бытность директором Департамента полиции он приревновал бразильского поклонника и приказал тайно провести в посольстве обыск, чтобы раздобыть компрометирующие письма и уличить в неверности свою любовницу. Когда о вопиющем нарушении дипломатической неприкосновенности было доложено Александру III, император дал указание: «Убрать эту свинью в Сенат в 24 часа». В разгар революции полицейские таланты Дурново были востребованы, и он был назначен министром внутренних дел. Ушел он живым, но террористы охотились на него и застрелили похожего на него генерала, спутав его с отставным министром.

Столыпин прекрасно понимал, что следующим портретом в траурной рамке может оказаться его собственный. Он был готов к тому, что террористы могут нанести удар в любой момент. Они сделали это всего через месяц после назначения Столыпина главой правительства. В августе 1906 г. против Столыпина был предпринят самый страшный и самый кровавый террористический акт в истории дореволюционной России.

После разгона I Государственной думы ЦК партии эсеров принял решение об убийстве Столыпина. Но эсеров опередили максималисты. Эсеры-максималисты представляли собой экстремистскую группу внутри партии эсеров, которая признавала только программу-максимум и ратовала за немедленное осуществление социалистических преобразований. Всякую легальную и парламентскую деятельность максималисты отвергали, основное внимание они уделяли индивидуальному террору. «Мы хотим дать колесу истории максимальный размах», – говорил их лидер М.И. Соколов по кличке Медведь[193]. К моменту покушения на Столыпина союз эсеров-максималистов откололся от партии эсеров и успел заявить о себе несколькими громкими актами, в том числе экспроприацией в Фонарном переулке. В результате самой крупной в истории революции экспроприации Московское общество взаимного кредита было ограблено на 875 тыс. рублей. После этого «экса» максималисты не испытывали недостатка в средствах, снимали десятки конспиративных квартир, нанимали породистых лошадей, покупали любое оружие.

Поначалу максималисты не определились со своей жертвой. Их разведчики собирались в чайных и трактирах на Сенной площади, им показывали фотографические карточки Столыпина, Трепова, Горемыкина, Коковцова. Но уже с начала июля внимание максималистов сосредоточилось на Столыпине. Началась слежка за казенной дачей министра на Аптекарском острове. Легкая летняя дача располагалась на одном из островов Невы в черте города. На этой даче Столыпин принимал Милюкова, Кони и других общественных деятелей, которых незадолго до этого предполагалось ввести в состав правительства. Место было у воды, рядом находился Ботанический сад. Однако дочь Столыпина вспоминала, что ее томили мрачные предчувствия: «Дача эта двухэтажная, деревянная, вместительная и скорее уютная, произвела на меня сразу впечатление тюрьмы. Происходило это, должно быть, от того, что примыкающий к ней довольно большой сад был окружен высоким и глухим деревянным забором. Были в нем две оранжереи, были лужайки, большие тенистые липы, аллеи и цветы, но каким все это казалось жалким после деревенского простора»[194].

Дачу на Аптекарском острове описал корреспондент лондонской газеты «Трибьюн», которого Столыпин принял в августе 1906 г.: «После долгой поездки я наконец остановился у дачи русского премьера г. Столыпина… Скромная дача, окруженная огромным садом, невинно ютится на берегу прекрасной Невы, на Аптекарском острове, и за исключением нескольких рослых городовых, стоящих по одному снаружи сада и против входной двери в дачу, ничто не напоминало о том, что в этом доме живет человек, жизнь которого ни одно страховое общество не согласилось бы застраховать»[195].

Английский журналист точно подметил, что жизнь хозяина дачи не рискнула бы застраховать ни одна компания. В те дни, когда он готовил свою статью, подготовка покушения вступила в завершающую стадию. Террористы сняли фешенебельную квартиру, заплатив деньгами, полученными от экспроприации. Молодая дама Наталья Климова играла роль богатой барыни, Надежда Терентьева притворялась ее горничной.