Профессор обнаружил в подсобке лаборатории старый самозарядный приемник и, крутя ручку подзарядки, попробовал настроить его на Троянца. Так он хотя бы мог принимать сообщения с Сумитры. Экран осветился, — и в его блеклом сиянии муж и жена впервые с момента ухода Контролера и его людей увидели лица друг друга.

Так теперь и текли их дни: под серебристое свечение приемника, ненатурально-здоровый смех комедийных фонограмм, чужие прогнозы хорошей погоды, варьете-шоу с наряженными в сверкающие костюмы ведущими и раскачивающейся в ритм старомодных ритмов простодушной публикой.

— На Земле ты терпеть не мог комедии, — прошептала однажды Мойра над кружкой холодной, вонючей воды. Она сидела в постели, и румянец заливал ее щеки. Она даже будто прибавила в весе за эти два дня.

Профессор хмыкнул и, не переставая крутить ручку подзарядки, переключил канал. Тут были новости. Бегущая строка внизу сообщала на пяти языках о менее важных событиях, чем те, о которых в то же время рассказывали журналисты с экрана.

Знакомые очертания небоскребов на экране привлекли его внимание. Лаборант взмахнул рукой — тише! — прибавил звук, придвинулся к экрану. Шло сообщение из штаб-квартиры Общества Социального Развития.

Стоя перед входом в блистающее стеклом и алюминием здание штаб-квартиры, немного в стороне от группы остальных репортеров с камерами, юная журналистка с ярким шарфом поверх пальто радостно рапортовала в микрофон:

— …из неофициальных источников. Руководство Общества Социального Развития отказывается комментировать эту информацию. Но ряд ведущих специалистов компании уже дал представителям прессы понять, что крупнейший прорыв в науке после разработки инсулина и пенициллина уже произошел. Работа лабораторий Общества, направленная на изучение механизмов неограниченного продления жизни, завершена. Общество предоставило в инспекцию по охране здоровья и безопасности граждан всю документацию, касающуюся успешных опытов на добровольцах. Мы можем, — она тряхнула рассыпавшимися по воротнику пальто недлинными соломенными волосами и улыбнулась щедрой улыбкой юности, знающей, что жизнь вечна, — рассчитывать на поступление в продажу первой партии медикамента в течение двух ближайших месяцев.

Лаборант, онемевший, механически крутил ручку подзарядки и смотрел на жену. Она щурилась на экран, не выказывая волнения.

Бросив ручку, Профессор привстал, на ослабевших, подгибающихся ногах перешел к Мойре и сел на стул возле ее кушетки спиной к телевизору. Нагнулся к ней, крепко схватил за плечи.

— Контролер, — прошептал он. — Теперь понятно, что он тут делал. Ну да, — лаборант закивал сам себе, выпустил плечи жены, поднялся и начал расхаживать по отсеку. Она внимательно наблюдала за ним, натянув одеяло до подбородка.

Он обернулся к ней.

— Его назначило Соцразвитие следить за ходом эксперимента. И вот теперь, — Профессор вытер ладонью внезапно вспотевший лоб, — они его прижали, потребовали результатов, и он им доложил, что испытания прошли успешно!

Мойра покачала головой.

— Они не могли этого сделать, — прохрипела она. — Ведь он солгал. Неужели… они не понимают?

Лаборант усмехнулся:

— Не хотят понять. Продление жизни — это большие деньги. Очень большие, деточка… — Он охнул и уставился на экран, где пониже картинки уже бежала строка «Экстренное сообщение», и сокращенная версия слов девушки-журналиста повторялась на пяти языках.

Профессор запустил пальцы в волосы и, раскачиваясь, начал думать.

— Я не удивлюсь, если Контролер собирается линять отсюда, — наконец повернулся он к жене. — Захватит Троянца и отчалит со своими пацанами. Какое ему дело до нас, до Земли!

Мойра удивленно посмотрела на него.

— Но тогда… их нужно — предупредить? — В тускнеющем свете экрана — батареи уже садились — она оглядела помещение лаборатории: задраенные иллюминаторы, выдранные провода и панели управления, засохшую грязь на полу. Сделала неловкое движение и попыталась приподняться.

— Что стоишь, — просипела она, барахтаясь, полусидя в постели, — помоги… мне! Их надо… предупредить! Надо сооб… щить!

Профессор словно прилип к месту. Наконец он бросился к ней, крепко обхватил за плечи и начал уговаривать вернуться в постель. Женщина мотала головой, сопротивляясь.

— Бе… жим! — схватившись за грудь, Мойра зашлась кашлем, согнувшись пополам. Пыталась еще что-то сказать, но слова вылетали склеившиеся, непонятные. Он держал ее из последних сил. — Пусти ме… ня!

Она обмякла у него в руках. Голова запрокинулась. Лаборант осторожно положил жену на кушетку и накрыл одеялом. Потом решительно пересек лабораторию, взял под мышку еще работающий экранчик и вынес его обратно в подсобку.

Там он закрыл дверь, чтобы не волновать Мойру, и несколько раз с размаху саданул экранчиком о стальной край трансформатора.

* * *

— Я у него на практике была, — сказала Тадефи. Они сидели вокруг лабораторного стола — спать никому не хотелось. Клетку с начавшей беспокоиться крысой снова прикрыли полотенцем. — У Рашида большая клиника в Ливане, в центре Баальбека, он там заведовал лабораторией. В виноградном саду… Баальбек — красивый город, самый древний на Земле… С семьей познакомилась. Жена, дочки… очень милые.

— Значит, они его шантажировали, — задумчиво сказал Живых. — Голову даю на отсечение, что наш Рашид и есть тот юный химик, что когда-то спиратил у них формулу и переделал ее в наркотик. Когда у них работал, — показал он на лежащую на столе фотографию.

Дядя Фима ухмыльнулся:

— Представляю, каково было нашему Рашиду променять лабораторию в виноградном саду на медблок нашего «Голландца»! Видно, крепко они его припекли. Поделом вору и мука, — он оглянулся на вход в блок консервации. И поднял свой невыразительный взгляд на Тадефи. — Так значит, пометки в его записной книжке были по-ливански? Сама-то ты там жила, оказывается? Небось немножко понимаешь?

Та покраснела. Опустила голову:

— Понимаю.

— Такого языка ведь нет, — тихо сказал Живых. — Ливанского.

Она кивнула, пряча от него глаза.

— Опа, — сказала Бой-Баба. — А какой есть?

— Арабский, — еле слышно сказала Тадефи. — Письменный язык — это классический арабский. Его все понимают: ливанцы, марокканцы, все. Кто с образованием, конечно.

— И ты понимаешь? — в голосе Бой-Бабы было уважение.

Тадефи опустила голову еще ниже:

— Да.

Дядя Фима поднялся. Просунул руку в задний карман и вытянул оттуда темно-синюю книжицу с золоченым арабским завитком на задней обложке.

— Вот и славненько, — произнес он. — Значит, не надо мне в сеть выходить и знатоков искать. Ведь черт его знает, что он тут понаписал… может, и не надо посторонним этого знать вовсе.

Вскинув глаза на Тадефи, он резким движением толкнул книжечку через стол к девушке и приказал: