не возникло, и службу довели до причастия. Стас не причащался иерейским чином очень давно, так что испытал целую гамму чувств, вплоть до искренней и взволнованной симпатии ко всем присутствующим в алтаре, включая иподьяконов, которые стояли вдоль стен.

Перед выходом на причастие мирян епископ вдруг повернулся к Стасу и сказал:

– А теперь, отче, пожалуйте проповедь.

Стас испугался.

– Я не готовился, владыка!

– Ну, если вы готовы к совершению таинства, то тем более должны быть готовы к проповеди!

– Владыка, может не надо, – прошептал сбоку Феогност. – Еще наговорит тут лишнего…

– Пусть говорит, – проговорил владыка сурово.

И Стас вышел на амвон. Народу в церкви собралось много, а главное, он вдруг увидел в толпе Агату с Вандой. Обе были укутаны в платки, которые давно уже не были обязательными, и в их глазах Стас читал восхищение.

Это его и вдохновило.

– Сегодня у меня радость, – начал он. – И это неудивительно, потому что мы с вами находимся в доме радости, и только наше жестосердечье не позволяет нам ощущать эту радость каждый день и каждый миг нашего пребывания в храме. Но сегодня мне эта радость предоставлена самым явным образом, и я хочу поделиться с вами всей ее полнотой.

Его уже слушали, затаив дыхание, потому что привыкли к казенным и безличностным проповедям.

– Милостью Божией, – говорил он, – мне возвращен священный сан, я снова допущен к совершению таинства, и потому взволнован и растерян. Мне много говорили о переменах в обществе, но только теперь я ощутил их вполне. Господня милость коснулась меня самым непосредственным образом, и, прошедший все ужасы войны, я хочу от всего сердца произнести вам приветствие, идущее из древних веков: мир вам!

Его влекла волны умиления, и он остановился только тогда, когда увидел, что ближайшие к нему женщины чуть ли не рыдают.

– Аминь, – говорили люди чуть ли не после каждого его предложения, – Аллилуиа!

Стас поспешил закончить проповедь обещанием верной службы, и поскорее ушел в алтарь, потому что эффект от проповеди был зашкаливающим.

– Фу ты! – произнес насмешливо Феогност. – Это тебя в тюрьме так прокачали!

Стас только хмыкнул, но успел уловить взгляд отца Глеба, в котором было растерянное удивление.

Прихожан причащал сам епископ, и Стас нашел момент выйти в храм, чтобы переговорить с родственниками. По пути его ласково приветствовали прихожане, и он отвечал им с улыбкой. Агата протянула ему букет цветов.

– Вот спасибо, – сказал Стас. – Давно вы здесь?

– Выступление твое слышали, – сказала сияющая Ванда. – Это было здорово!

– Здорово будет, когда вы обе креститься соберетесь, – сказал Стас. – Как ты?

Ванда скривилась и не ответила.

– Она нормально, – отвечала за нее Агата. – Ты помнишь, что к нам сегодня придет Ланго? Надеюсь, ты не задержишься?

– Ну, полагается трапеза с епископом, – отвечал Стас. – А потом я бегу домой.

– Я теперь под контролем, – сказала Ванда. – Шаг влево, шаг вправо…

Она сделала жест, словно стреляет из пистолета.

– Скажи спасибо, что я тебя из дома выпустила, – сказала ей Агата.

– Спасибо, мама, – буркнула Ванда.

– Ну вот, вы тут еще ругаться начните, – остановил их Стас. – Успокойся, Агата, она уже раскаивается. Ты ведь раскаиваешься?

– Теперь, точно, – кивнула Ванда. – А мы могли бы ускорить процесс моего воцерковления?

– Во, какие ты слова говорить стала, – отметил с ободрением Стас.

– Это она свое раскаяние демонстрирует, – хмыкнула Агата.

– Это возможно только при согласии родителей, – сказал Стас. – Поскольку у тебя родитель точно есть, то все решает она.

– Это же все на показ только, – скептически заметила Агата. – Ты же сам понимаешь!

– Я помню, еще до войны у нас в храме один гопник крестился ради денег. Ему бабушка пообещала заплатить, если он крестится. Так что ты думаешь, так увлекся, что через месяц уже собирался рукополагаться. Наш владыка его в монастырь отправил, там их и накрыло в первые дни войны…

Он вздохнул.

– Ладно, – сказал он. – Вы ступайте, а я задержусь немного.

– Не задерживайся, – сказала Агата и увела Ванду.

Стас проводил их взглядом, и невольно отреагировал, когда у двери шевельнулась в сторону какая-то тень. Он присмотрелся, и узнал Неделина. Конечно ему хотелось бы немедленно подойти к нему, чтобы прояснить ситуацию, но делать это в храме, в полном облачении, когда на него смотрели буквально все окружающие, было верхом легкомыслия.

Заамвонную молитву обычно поручали священникам с минимальным стажем рукоположения, но когда епископ направил на молитву Стаса, тот не стал возражать. Потом был произнесен отпуст, и епископ вышел сказать свое слово прихожанам. В потоке сладких поощрительных слов там почти не нашлось упоминания о новом иерее, хотя в конце он выразил надежду, что Стас все же окажется нужным в жизни прихода. Подразумевалось, что все остальные в этом сомневались.

Крест прихожанам тоже подавал Стас, и Феогност предупредил его, что нынче крест никто не целует, и вполне достаточно касаться головы. Стас опять не стал спорить, благословлял прихожан по головам, но когда к нему подскочили певчие, он не удержался и подал им крест на целование. Владыка к этому времени уже вышел, хотя предположить, что о нарушении будет немедленно доложено, можно было смело. Девушки сразу стали расспрашивать его о планах, требуя от него решительного участия в их благих начинаниях, и Стас благодушно пообещал. Не рассказывать же девушкам про его практически безысходную ситуацию с наследством маршала Гремина.

К столу в трапезной он, занятый благословениями и поздравлениями, опоздал, и смиренно сел на самом краю, где уже сидели благочестивые прихожане, приглашенные на трапезу к епископу. Его появление оказалось почти незамеченным, разве что Роман Петрович ему улыбнулся, сидя неподалеку.

– Вы мясо едите, батюшка? – спросил официант.

– Да, конечно, – кивнул Стас.

Тот стал накладывать, а сидевший неподалеку иподьякон насмешливо спросил:

– Вы, отче, наверное и поститесь?

– По мере сил, – ответил ему Стас холодно.

Владыка во главе стола выглядело мрачным, что-то выговаривал едва слышно отцу Глебу, осадил архидиакона, когда тот хотел запеть какую-то песню, и вскоре стал подниматься. С ним поднялись и остальные, спели благодарственную молитву, звучавшую на русском языке чудовищно, и потянулись за заключительным благословением к епископу. Здесь уже Стаса пропустили согласно рангу вперед, и владыка буркнул:

– Вы останьтесь, нам бы поговорить надо.

Разговаривали они в кабинете отца Глеба, оставшись наедине. Владыка некоторое время недовольно сопел, глядя в окно, как расходятся после службы люди, и Стас не спешил его торопить.

Наконец он начал:

– Я не знаю, какие связи вы использовали, но вы должны понимать, что сделано это было довольно грубо.

– Простите, владыка, – сказал Стас. – Но и меня пнули тоже без