– Очевидно, тебя вдохновляет близость к истории, которую ощущаешь здесь.

– Близость к истории не может соперничать с близостью желанной женщины. Я даже начал сомневаться, что когда-нибудь закончу эту книгу. Но оказывается, это можно успешно сочетать.

Последнее замечание не показалось Федре слишком лестным.

– Удовлетворенное желание притупляет страсть. Видимо, мне следовало заставить тебя приложить больше усилий, чтобы добиться меня.

– Я очень рад, что ты этого не сделала. Надеюсь, ты не сожалеешь об этом?

Сожалеет ли она? Федра не верила в подобные игры. В любом случае она не стала бы отрывать Эллиота от написания книги. Однако она не могла отрицать, что за эту неделю они слишком сблизились и чувствовали себя более чем уютно в обществе друг друга.

«Скажи, что ты принадлежишь мне сегодня ночью. И завтра. И все ночи, что мы проведем вместе». Одного наслаждения недостаточно, чтобы внушить ему подобные мысли. Он верит в это, хотя и не дождался от нее подтверждения. В чем-то он прав. Разве она не живет с ним как его любовница? Как его содержанка? И пока они остаются здесь, он может наслаждаться сознанием, что она принадлежит ему.

Ее удел в этой любовной связи – ждать. Прикосновений его пальцев, скользивших сейчас по ее лицу. Внимания этого красивого мужчины, наконец полностью сосредоточившегося на ней. Возбуждения, которое она испытывает сейчас.

Это возбуждение зарождалось где-то внутри, в глубине ее существа, и распространялось по всему телу, смешиваясь с ощущениями, почти нестерпимыми по своей силе. Но источник никогда не иссякал.

Порой, когда они лежали вот так, слившись в медленном поцелуе в предвкушении эротических уроков, которые он преподавал ей в последние ночи, она едва сдерживала слезы.

В такие мгновения Федра теснее прижималась к нему, не понимая, откуда берется эта иссушающая душу тоска.

Возможно, это сотворили с ней сами уроки. Древние фрески Помпей явились для Федры чувственным откровением. Как ученица, она была изначально поставлена в невыгодное положение, вынужденная подчиняться и привыкая наслаждаться собственной зависимостью. Эллиот не злоупотреблял своим положением ведущего, но это не делало ее менее ведомой.

Она крепче обняла его, прижимаясь лицом к его плечу и вдыхая его запах. Почему-то она знала, что запомнит это навеки. Спустя долгие годы, когда этот летний роман сотрется из его памяти, она сможет снова пережить эти мгновения.

Эта мысль утешила Федру, погасив охватившую ее панику. Она успокоилась и коснулась губами его уха.

– Мы не можем оставаться здесь вечно.

Эллиот не ответил. Федра решила, что он не расслышал ее прерывистый шепот. Но в следующее мгновение он обнял ее и крепко привлек к себе.

– Если хочешь, – сказал он, – можем вернуться в Неаполь.

Хочет ли она? Не настолько, чтобы ответить утвердительно.

– Просто я увидела то, ради чего приехала.

И узнала то, что хотела узнать. Оставалось еще несколько вопросов, которые она собиралась задать в Неаполе, но настоящие ответы, если они существуют, следует искать в Англии.

– А ты?

Его лицо приняло выражение, с которым он обычно работал над книгой.

– Летом Неаполь превращается в рассадник болезней. Я предпочел бы, чтобы ты подождала меня здесь, подальше от возможных опасностей.

– У меня есть в Неаполе дела, как и у тебя.

Он печально улыбнулся, поскольку знал, что их ждет в Неаполе. Федре даже показалось, что она заметила стальной блеск Ротуэллов в его глазах.

Этот разговор был неизбежен, но ему явно не хотелось продолжать его. Возможно, он надеялся, что если она останется здесь, то забудет, кто она и что должна делать.

Федра ждала, что он попросит ее изменить мемуары. Вряд ли когда-нибудь представится более благоприятный момент для подобной просьбы. Она даже хотела предложить ему это. Обещание отцу и финансовые потребности издательства казались чем-то далеким и незначительным, когда она смотрела Эллиоту в глаза.

Но Эллиот ничего не попросил. Вместо этого он поцеловал ее. Ни в этом поцелуе, ни во всем остальном, что он делал с ней этой ночью, не было и намека на просьбу.

Над Неаполем висел зной. Палящие лучи солнца заливали город, поднимая над заливом зловонные испарения. Июль был не лучшим месяцем для посещения этой жемчужины Средиземноморья.

Прижав к носу надушенный платок, Федра смотрела на улицы, проплывавшие за окном экипажа. Кучер остановился у особенно неприглядного перекрестка и обменялся гортанными репликами с прохожим. Вначале они звучали как приветствие, затем его тон стал более серьезным.

Эллиот поднял взгляд от книги и прислушался. Лицо его приняло озабоченное выражение. Он приоткрыл откидную дверцу и включился в разговор.

– Надеюсь, это не революция, – сказала Федра.

Эллиот повернулся к ней:

– Вспышка малярии. Летом здесь это обычное явление Тебе нельзя возвращаться в Испанский квартал.

– Комнаты у синьоры Сирилло хорошо проветриваются.

– Поедем в палаццо Калабритто. Сотрудники английского представительства наверняка знают, где можно снять безопасное жилье.

Он говорил уверенным тоном человека, который наметил план действий и считает его разумным. Подобный тон не располагал к спорам. И, разумеется, это был не тот тон, к которому она привыкла. В постели ей приходилось слышат нечто подобное, однако тон был тише и мягче, но такой же уверенный.

Учитывая, что Эллиот не спешил возвращаться в Неаполь, Федра ожидала попреков по поводу ее нетерпения, которое привело их в очаг эпидемии. Но он лишь выдержал паузу в ожидании ее возражений и, когда их не последовало, снова уткнулся в книгу.

Город казался пустынным. Очевидно, жара или малярия удерживали жителей от прогулок по улицам, примыкавшим к набережной. Миновав высокую арку, карета въехала во двор палаццо Калабритто и остановилась.

– Я подожду здесь, – сказала Федра. – Мое присутствие поставит тебя в неловкое положение.

– Меня не поставит, – отрезал Эллиот. – Тебе не следует так думать.

Если это и был упрек, то совсем не тот, которого она ожидала. Он продолжил более спокойным тоном:

– Если я пойду один, меньше шансов, что это превратится в светский визит. Так что, если хочешь, можешь остаться.

Несмотря на его тон, Федра была уверена, что Эллиот не намерен изображать из себя ее мужа. Более того, она не думала, что он считает, будто имеет на это право. Скорее всего, его поведение было вызвано реакцией на неопределенность, появившуюся в их отношениях по возвращении в Неаполь.